Последний король французов. Часть первая

«Турне, 30 марта,

Я писал Вам из Лёвена, дорогой папа, 21-го числа; то была первая минута, которой я мог располагать после злосчастной битвы при Неервиндене. Я писал Вам также из Брюсселя и Ангена, так что, как видите, моей вины тут нет. Но невозможно представить себе, с какой быстротой почтовые чиновники произвели отступление: в течение десяти дней я оставался без писем и газет. Во всех этих конторах, как и везде, царит удивительный беспорядок.

Мое радужное настроение теперь улетучилось и сменилось самым мрачным унынием. Я вижу, что свобода погибла; вижу, что Национальный конвент напрочь губит Францию забвением всех принципов; вижу вспыхнувшую междоусобную войну; вижу несметные армии, обрушивающиеся со всех сторон на наше несчастное отечество, но не вижу армии, способной противостоять им. Наши регулярные войска почти уничтожены, наши самые сильные батальоны насчитывают не более четырехсот человек, в славном Цвайбрюккенском полку числится всего сто пятьдесят человек, и новобранцев он не получает; все идут в волонтеры и в новые отряды. Кроме того, указ, приравнивающий волонтеров к регулярным войскам, настроил одних против других; волонтеры дезертируют и разбегаются повсюду; остановить их невозможно, а Конвент полагает, что с такими солдатами он может воевать со всей Европой! Уверяю Вас, что если такое продолжится, он скоро выйдет из этого заблуждения. В какую пропасть он низвергнул Францию!..

Моя сестра не поедет в Лилль, где власти могут испытывать беспокойство по поводу ее эмиграции. Я предпочитаю, чтобы она поселилась в какой-нибудь деревне в окрестностях Сент-Амана.

Подписано: ЭГАЛИТЕ-СЫН».

Читка этого письма вызвала страшный шум в Конвенте, и по предложению Ла Ревельера-Лепо был принят указ, предписывавший взять Филиппа Эгалите и Силлери под надзор. Марат пошел еще дальше и потребовал назначить награду за голову герцога Шартрского, распространив это предложение на всех беглых Бурбонов. Поправка Марата была отвергнута, но тем же вечером, в тот момент, когда герцог Орлеанский давал урок истории графу де Божоле, в кабинет к нему вошли и арестовали его.

На другой день после его ареста Конвент получил следующее письмо: