Последний мужчина

— Не торопитесь и слушайте, — улыбнулся лектор. — Доселе я излагал вам типичную стихийную модель функционирования материи на макроуровне. Для природы апокалипсический характер развития, пульсирующая модель — естественна и безальтернативна. Ан мыслящее существо для того и появляется, чтобы исполнить свою всемирно-историческую миссию по бескризисному управлению космосом. Оно должно установить эволюционный порядок развития мира.

— Да разве может…букашка, пусть и разумная, отменить всю эту махину? — со скепсисом хмыкнул Загорцев.

— Согласен, вообще отменить не может, — кивнул головой Люмо. — Нам не по силам запретить законы движения материи. Но мы способны изменить форму их проявления. Мы запрягли монопольную реакцию в колесницу прогресса так же, как прежде — буйвола, силу воды, силу ветра, силу атома. Мы производим энергетическую перезарядку малыми взрывами, сохраняя при этом социум и живую природу. Такой способ развития именуется конструктивным восхождением, а работающие на него — добромыслами.

— И вы — добромысл? — осведомился слушатель.

— Я стараюсь, — скромно ответил Люмо. — Чего и вам желаю. Ведь добромысл — всякий, кто трудится на прогресс, на конструктивное восхождение. И производя плановую перезарядку, созидая локальные вселенные, мы сохраняем весь предшествующий потенциал развития. В том числе, при необходимости, эвакуируя разумных существ, представителей флоры и фауны.

— До меня дошло! — вспыхнули надеждой глаза Романа, жадно ловившего каждое слово эксцессора. — Вы и цивилизацию мыслелобов эвакуировали, да?

— …В отношении всей цивилизации, вряд ли, — взяв паузу, не поддержал зелянина Люмо. — Но с двумя вашими соотечественниками при разрешении инцидентов я познакомился точно. Посему, мне не хотелось бы обнадёживать вас впустую. Верные пояснения вам даст куратор Бол. Коли он вас опекает, значит, он сведущ в данной проблеме. Ещё вопросы?

— А, правда, — потупил взгляд Роман, — что вы практикуете стерилизацию сознания?

— Ох, до чего же мне не нравится это мещанское название, — поморщился Люмо. — Правильно эта мера именуется гуманной коррекцией девиантного поведения. Применяется она в экстраординарных случаях. Коррекция заключается в том, что у больного точечно и минимально трансформируется структура коры головного мозга и её содержание, влияющих на формирование общественных установок. Мера исключительная. При мне применялась однажды — к таутиканцу, пострадавшему при технической флуктуации.

У Загорцева на языке «вертелось» множество вопросов. В том числе о семейных отношениях, о женщинах, о сексе. Но он счёл неприемлемым задавать их такому ответственному и занятому таутиканцу, как председатель Люмо. И зелянин отложил их «на потом».

К событиям того дня следует добавить тот примечательный факт, что вечером эксцессоры отменили предупреждение, объявленное Роману. Кроме того, они же вынесли частное определение в адрес Высшего Совета по поводу небрежного исполнения долга главным этиком Бонзом.

Глава пятая

1

После двух тревожных ночей, проведённых в зале ожидания, в своей квартире Загорцев спал особенно крепко. Проснувшись, он с наслаждением выполнил утренние процедуры, позавтракал и посмотрел по голографу с упорством, достойным подражания, несколько передач, постигая логику таутиканского бытия. Листая электронное меню, он натолкнулся на анонс о предстоящей вечерней трансляции футбольного матча между лучшими командами планеты. На стадионе «Большая чаша» встречались команды «Интеллект» под предводительством Лу (как значилось в анонсе) и «Энергия» под предводительством Борэ.

Охваченный энтузиазмом, Роман взглянул на таймер: до начала поединка ещё оставалось порядочно времени. И он засобирался на стадион.

К спортивному сооружению, трибуны которого вмещали сто тысяч зрителей, Загорцев прибыл заблаговременно. Потому ему достался билет на весьма удобное место: самый центр девятого ряда западной трибуны. В запасе оставалось целых три часа. Роман обзавёлся программкой на матч, прогулялся по спортивному комплексу, поужинал в кафетерии. Перекусывая традиционным УПСом, двукратный чемпион мира мечтал о продолжении футбольной карьеры. Тридцать два года — расцвет физических кондиций современного мыслелоба. Тем более, что на фоне субтильных таутиканцев он должен был выглядеть ещё очень и очень прилично.

На трибуне Загорцев расположился минут за двадцать до стартового свистка судьи, рассчитывая понаблюдать за разминкой команд. Однако спортсмены на поле не появлялись до самого начала встречи. Стадион меж тем заполнился до отказа. И Романом овладела приятная дрожь, когда он услышал взбудораженный гул публики: хотя бы здесь молчаливые и уравновешенные таутиканцы давали волю эмоциям, забывая об общении на субфизическом уровне.