И он махом опрокинул содержимое чашечки внутрь. И все поднялись и поочерёдно выпили за безвозвратно утраченный смысл существования.
И от возникшего магнетического взаимопонимания Романа нежданно-негаданно душевно «растащило». И он открылся «тёплой компании» о своей безответной и безнадёжной любви к Юне…
— Чем же тебе помочь, мировой ты мой пацан? — скорчив свирепейшую мину, прочувствовано спросил его Айсон, когда Роман замолчал. И аж слезы заблестели в его пронзённых болью глазах. — Хочешь, я кому-нибудь морду набью? Хочешь, я им всем морды набью?
— Айк! — положив руку на боксёрское плечо, укротил его Тверизовский, также растроганный услышанным. — Мордой тут не обойдёшься. Чувства — тонкая материя. Насильно мил не будешь. Мы ж для них — насекомые, хоть они и вошкаются с нами на манер детей малых. Даже если б Юна и не против с Ромахой…того…Она ж под контролем. За ней, небось, в три глаза следят…
— О! — внезапно осенило захмелевшего Фомкина. — За ей съедят! Съедят! Я намедни отпла-отплавлял ей музыкайное пос-посьяние, — пьяненько шепелявил он. — Паянез Нагинс-кава. Нас-настла-и-ваю ап…аппа…аппалатулу, мать её ити, — с третьего раза выговорил хакер. — И слысу в эфиле ктой-то пе…пеле… пелегова-ли-ва-ет-ся, — вспотел он от напряжения. — Я на цью-то войну попал.
— На какую войну?! — заинтригованно отреагировал Айсон.
— Айк! — досадливо осадил его Тверизовский, заинтригованно внимавший хакеру. — Да не на «войну», а на «волну». Про радиоволну Балалаевич балакает.
— Да, я говою пьё войну, — в унисон Борису Абрамовичу закивал головой Фомкин. — Они Юну пьё…пьёсью-сы-ва-и…
Акакий Талалаевич в изнеможении откинулся на спинку дивана и стал интенсивно пыхтеть, набирая в лёгкие свежего воздуха, свободного от испарений отвара.
— Ну, а кто, кто её прослушивал-то, — не перетерпев долгой паузы, подгонял его Тверезовский.
— Сут иво знает, — вяло пожал плечами Кулибин с Зелёнки, осовело глядя на домогателя.
— Пф-ф-ф…Шут знает! — разочарованно и зло прошипел отставной олигарх. — Налакался, дохляк! Меньше пить надо!..Хм-м…Как-то же ты догадался, что «прослушка» работает?
— Дык…, — засыпая, на остатке сил шевельнул мизинцем Фомкин. — они гово…гово-ли-ли в эфиле…Ф-фу-у-у…, — закрыл он мутные полубессмысленные глаза.
— Стоя-а-а-ать! — так заорал на него Тверизовский, что Айк аж в кресле подпрыгнул. — Эти фраера погонялами-то обзывались? — ткнул он Талалаевича в бок, готовый задать «лупцовку» взамен Айсона. — Имена звучали, образина ты костлявая?! Блин! Щас всю твою жиденькую бородёнку по волоску выдергаю! Ты, доходяга плоскодонная!
— Имена? — неожиданно открыл на него квёлые окосевшие глаза «электронный медвежатник». — А-а-а, магадой цебулек! Здья-а-аствуйте! Имена-то…зву-звуцяли…, — и он вновь смежил веки.
— Какие?! — возбуждённо затряс его за ворот опальный олигарх.
— Ето…Ето хто? — кратко вырванный из объятий спячки, пялясь на Тверизовского, глупо ухмылялся «кибервзломщик» — А-а-а, ето ты…цюдила! — опознал он нового знакомого. И бессознательно уронил голову.
— Трах-тибидох! — истекая злобой, громче прежнего заверещал самозваный дознаватель, забегав по гостиной. — Айк, держи меня или я урою эту амёбу бесполую!
— Борис Абрамович!..Бо!.. — наперебой загомонили Роман и боксёр, уламывая распетушившегося олигарха и усаживая его поодаль. — Сам же виноват…Зачем поил его?
— Стойте! — утихомирился вдруг тот сам. — Отпустите меня. Да не буду я мочить этого дистрофана. Я придумал к нему подход. Отпустите.
Загорцев и Айсон ослабили цепкие объятия и бдительно «отконвоировали» Тверизовского к креслу с безмятежно похрапывавшим в нём Фомкиным.
Тверизовский пригнулся к уху Талалаевича и внятно, по-змеиному прошипел в ушную раковину:
— Ты, гермафродит на диодах, говори имя, или я разобью компьютер! Имя, или я разобью комп вдребезги!
Совершенно непредсказуемо, нелепая угроза подействовала. Хакер перестал храпеть, съёжился в кресле, прикрыв голову руками, и запищал:
— Тойко не тъёгайте комп! Тойко не тъёгайте комп!
— Имя, гермафродит на диодах! Имя! — заклинал его новоявленный гипнотизёр, подобно факиру с дудочкой, склонившемуся над коброй. — Имя, или я разнесу твой комп к едрене фене! Имя!
— Руб-би, — чётко проговорил Фомкин в гипнотическом трансе. — Руб-би, — повторил он и отключился окончательно.
— Я так и знал, — измученно произнёс отставной олигарх. — Это Рубби — подручный Бонза. Сволочи! Нами помыкают, а сами…это …нарушают права мыслелобов! Ничё! Я раскручу эту гниль!
Он взял со стола кастрюлю с отваром, жадно булькая, выхлебал из неё остатки — не менее полулитра, после чего брякнулся на пол подле Фомкина — до похмельного рассвета.
С того вечера «команда молодости нашей» завела привычку собираться у Загорцева. Они уже не коротали бесцельно свою долю. Они уже не выжидали у моря погоды и прихода злой старухи с косой. Их жизнь счастливо обрела смысл. Роман стал для них «два в одном» — сыном и внуком.