Последний мужчина

— Вы, революционер непризнанный, — взволнованно позвал его из гостиной Фомкин, — идите к нам с Ромой и послушайте последние известия.

«Непризнанный революционер» двинулся на зов. И его апломб словно ветром сдуло: по голографу транслировался репортаж о злодеяниях инопланетян. На экране мелькали кадры разграбленной тюрьмы главного этика, демонстрировались отключенные роботы и изрядно изувеченные Рубби и Крэк. Потом давали монтаж штурма, автоматически снятый видеокамерами. «На десерт» подавали крупным планом фотографии неуправляемых зелян, представлявших угрозу национальной безопасности — по крайней мере, в том уверяли наймиты главного этика. Они же вещали про то, что Загорцев — главарь сообщества оступившихся, что он особо опасен. Таутиканцев призывали к бдительности и просили незамедлительно сигнализировать о появлении злодеев. Самих отступников призывали к благоразумию и сдаче властям.

— Бессовестные и одиозные враки! — дал критический отзыв Фомкин экстренному выпуску новостей. — Ложь с ложью ложается!

— Круто! — реагировал на инсинуации Айсон, выглядывая из дальней комнаты.

— Шикарный пиарчик! — закатил глаза Тверизовский, которому всё было нипочём. — В Империи меня бы выбрали президентом.

— Я должен немедленно встретиться с Вебом и потребовать непредвзятого и объективного разбирательства! — взорвался от негодования Роман. — Я открою ему истину.

— Ага, — немедленно отреагировал отставной олигарх. — И докажешь, что ты полный лох. Тебя, Ромаха, отстерилизуют и превратят в бебекающую овечку. А за тобой потянут и нас.

— Не посмеют, — отбил его довод Загорцев. — У нас же есть винчестер из компьютера Бонза.

У молодого имперянина имелся и другой — более чем веский мотив, гнавший его из конспиративного подполья: Юна. Правда, оглашать его он не стал.

— Ты только высунешь нос, и у нас диска не станет, — вразумлял его «имперский иерей».

— Диск останется с вами, — стоял на своём Роман. — Вы его привезёте по моему звонку.

— Если ты, Ромаха, выйдешь отсюда на Веба, — предсказал развитие ситуации Тверизовский, — нас запеленгуют.

— Хорошо, сколько здесь можно киснуть? — шёл дальше в прогнозе событий Загорцев. — Ну день…Ну два…Что после?… Подыхать в этом курятнике? Чёрта с два! По большому счету, мы — чисты. Нападение — лучшая защита. Я — имперянин, и никому не позволю топтать нашу честь!

— Если позвонить Вебу через шифратор, основанный на использовании принципа неопределённости Гейзенберга, то нас не зафиксируют, — подал голос в поддержку Романа хакер.

— А если засекут, дряхлая ты колдобина, — пригрозил тому экс-олигарх, — я тебе рога обломаю!

— Да чё какие-то рога? За Ромашку мне себя не жалко, — с достоинством парировал Фомкин презренный выпад сквернослова. — Я же тоже имперянин!

— Ух, ты!.. — только и нашёлся, что сказать Тверизовский.

В дебатах верх взяла точка зрения Загорцева. Сначала большинство, а за ними и Борис Абрамович сошлись на том, что «отсиживаться в окопах» — не по-мужски.

Потому Роман отправился на рандеву с Вебом, а друзья остались ждать его условного звонка.

2

При встрече Веб гарантировал Загорцеву, а в дальнейшем и обеспечил справедливое и гласное исследование обстоятельств инцидента. Но зелянин не избежал превентивной изоляции от общества. Роман был задержан незамедлительно. При сложившейся ситуации выбор меры пресечения являлся прерогативой Бонза: с формальной точки зрения он обосновал введение плана «Тревога» и убедил в том Высший Совет. Теперь последнее слово в судьбе зелянина должны были сказать эксцессоры.

Публичные слушания начались на следующий день после задержания Загорцева и проходили в зале конгрессов. Беспрецедентные проступки инопланетян вызвали среди таутиканцев, привыкших к размеренному укладу бытия, не просто общественный резонанс, а ажиотаж. Огромный зал был переполнен. Оттуда велась прямая трансляция крупнейшими средствами массовой информации.

Во вступительной обличительной речи Бонз потребовал во имя защиты национальных интересов применения высшей меры социальной защиты — гуманной коррекции девиантного поведения оступившегося Загорцева. И с разочарованием надо признать, что чисто внешне, формально-юридически, позиция главного этика выглядела безупречно.

Блюститель нравственности начал с информации о том, как с первых дней пребывания на планете зелянин грубо вторгался в частную жизнь таутиканцев. Упоминание о невежественном обращении с Суэлой «разогрели» аудиторию. Оглашение прежде конфиденциальных данных о назойливом преследовании уважаемой матроны Юны заставили респектабельную публику охнуть. Версия же главного этика о том, что блокиратор на Эребру установил всё тот же Загорцев во время его первой экспедиции на планету, вызвала всеобщее возмущение. Председатель эксцессоров Люмо вынужден был неоднократно призывать слушателей к тишине. Умелая компоновка видеозаписи о проникновении «шайки разбойников» в резиденцию этиков (Бонз по мере изменений в настрое публики не особенно церемонился с выбором эпитетов) практически окончательно склонили мнение аборигенов на чашу весов обвинения.