Последний оплот моего бессмертия (СИ)

Защитные заклинания снимала Хоки, это был ее голос. Но тот голос, который позже издал вопль ярости и гнева, был совсем другим. Он был похож на злобный голос Морфина, на яростные крики старого Гонта, и Джеки на миг задумалась, а не они ли это пришли к тете Хепзибе, чтобы вернуть то, что им принадлежало по праву? Как жаль, что нельзя поговорить с Криспином и рассказать ему о семействе, с которым она познакомилась благодаря странным, загадочным видениям.

Джеки передернуло от воспоминания о семье Гонтов, от того, какими знакомыми — чуть ли не близкими — они казались ей после всех ее загадочных снов, после случившегося в их старой лачуге, и после того, что она узнала о своей семье от Криспина. Неужели ее родители в самом деле были родными братом и сестрой? Неужели такое могло случиться? Что не так со всеми этими чистокровными родами, которые готовы пойти даже на такой ужас ради сохранения своей фамильной гордости?

Том пошевелился за ее спиной.

Только вчера он сказал: «Твоя кровь чиста, как ничья другая.» А что он скажет, когда узнает, что она рождена, возможно, в результате такого преступного кровосмешения? Что он подумает? Каким чудовищем он ее сочтет?

После всего случившегося она сама себе казалась чудовищем. Бросить приемных родителей, не сказав ни слова, сбежать с человеком, который… который даже ни разу до сих пор ей не сказал, что хотя бы любит ее! А потом Джеки вспомнила, как готова была сразить заклятием Криспина, чтобы тот дал ей уйти, как выставила преграду, чтобы помешать Криспину сделать то, зачем он пришел, и как готова была в случае надобности отбивать, отражать, и насылать проклятия…

Гром ударил за окном, и звук как будто многократно отразился от невидимых стен. Джеки смутно подумала, что вокруг должны быть горы — так звучал гром в ее школе, притаившейся далеко-далеко, между горных вершин.

Вчера они трансгрессировали сюда под покровом темноты, надеясь, что министерские их не найдут и не догонят. Пришлось бежать по каменистой пустоши под проливным дождем с мокрым снегом до деревни, которая казалась призрачным скоплением крошечных огоньков.

Им повезло, что при местной забегаловке нашлась комната, где можно было остановиться.

Джеки промерзла до костей, и мысль о том, чтобы снова выйти на холод, под дождь и снег, была невыносимой. В тепле она почувствовала такую усталость, что ей едва достало сил раздеться и упасть в постель. Последним, что она увидела, было лицо Тома. Он как будто не нуждался ни в сне, ни в пище. Вместо того, чтобы тоже ложиться в постель, он склонился над своим саквояжем, из которого струился еле различимый свет. Лицо его было сосредоточенным и суровым. Что-то округлое, тускло-золотое покоилось в его ладонях, и он долго, долго смотрел на этот неяркий, мягкий отблеск, и Джеки долго, долго смотрела на него из-под полуприкрытых век, любовалась его красотой и чувствовала, что за этот немыслимо долгий день стала настолько далека от него, насколько не была даже тогда, когда они не были знакомы.

Ей вспомнился ветренный сумрак сада, дождь и лицо Тома, лицо печального ангела, самое красивое, самое загадочное лицо из всех, какие она только видела. А потом она привычно стиснула в кулаке медальон и почувствовала, что ее заклинание развеивается, что утром нужно первым делом восстановить личину, образ старых часиков, пока Том не увидел то, что она еще не готова ему показать. И тьма поглотила ее, тьма без сновидений и проблесков света.

========== 13. Могущество ==========

Джеки почувствовала его взгляд спиной и обернулась. Несколько минут назад она совершенно бесшумно встала, вытащила из кармана платья свою волшебную палочку и села к столу, стараясь на всякий случай не коснуться саквояжа — мало ли что еще за проклятые сокровища там прячутся.

Она постаралась усесться так, чтобы заслонить собой весь обзор на случай, если Том проснется. Личина на медальоне уже почти развеялась — странно, но Джеки с большим трудом припомнила, как выглядели ее часики. Удивительно — почти не расставаться с вещью, а потом вдруг за какие-то сутки позабыть, как она выглядела в деталях.

Джеки положила медальон на стол и, едва касаясь, принялась воссоздавать часики по памяти, понимая, что где-то обязательно ошибется. И только стоило ей закончить жемчужный ободок, как ощущение ползущей по спине букашки стало нестерпимо острым.

Джеки поняла, что Том уже давно на нее смотрит, вот только она так увлеклась созиданием, что не заметила его взгляда. Она оглянулась, надеясь, что вышло не слишком воровато, и улыбнулась. Почему-то ей показалось, что Том вовсе не спал. Что все то время, пока она блуждала в плену видений, пока украдкой мастерила новую личину для своего сокровища, он молча, ничем себя не выдавая, следил за ней, внимательный, загадочный. Пугающий.

Ей и впрямь стало жутковато — до того его лицо было непроницаемым и холодным. И ее улыбка увяла сама собой. Она растерянно смотрела на Тома и не узнавала или, скорее, боялась узнать в нем то, в чем его подозревал Криспин.

— Ты когда-нибудь спишь? — тихо спросила она, снова пытаясь улыбнуться.