Беру паузу, чтобы подумать.
– Они снова играют с нами, вы же понимаете.
– Возможно, – соглашается Смит. – Но у нас нет ни еды, ни тепла. Мало воды. Мы понятия не имеем, что будет дальше. Мы не можем сидеть взаперти вечно.
– Предлагаю подождать еще немного, – шепчу я. – Хотя бы сегодняшний вечер. На этот раз не будем торопиться с принятием решения. Сейчас мы играем с ними, а не наоборот.
Раскрасневшиеся, вылезаем из-под одеяла.
Два часа спустя мы спим, я – наверху, Смит – внизу, на диване.
Мне снится странный, поверхностный сон. Мы с Питом на вечеринке в старом отеле. На заднем плане звучит что-то вроде вальса. Смокинги и оркестр в полном составе. Бар, за которым висит длинное зеркало. Мой отец сидит за стойкой бара, тасует колоду карт и пьет молоко. Чуть дальше устроилась мама вместе со своим погибшим первым мужем, оба красивые, смеющиеся. Бармен наливает отцу еще один стакан молока. Маленькая девочка в длинном платье с бантом ходит вокруг и плачет, что-то ищет. Все ее игнорируют. Мой отец пьет молоко, а темп музыки ускоряется.
Просыпаюсь от того, что мне на лоб падает капля ледяной воды.
Еще одна.
Я сижу в темноте, а вода струится по стенам, пропитывает полы, каскадом низвергается по лестнице, как водопад.
У меня перехватывает горло. Мы идем ко дну. Организаторы не позволят нам игнорировать поход в танцевальный зал или их шоу. Я снова окажусь в океане. Меня окружает вода. Спасательных шлюпок нет. Каюта заполняется.
– Смит! – зову я.
Нет ответа.
Впервые за несколько дней включается аварийное освещение, и я вижу, в каком состоянии находится наша каюта.
– Мы тонем? – спрашивает Смит с лестницы, его седая щетина выделяется в приглушенном свете.
Бегу вниз, чтобы присоединиться к нему, и мы выглядываем в окно.
На небе появляется луна.
Море спокойное.
– Мы все еще высоко над уровнем моря. Вода льется сверху?
Поток воды резко прекращается.
Подсветка на уровне щиколоток продолжает гореть, а с потолка падают последние капли.
Откуда-то из глубины каюты начинает играть музыка. На малой громкости звучит оркестровая пьеса. Кажется, венский вальс. Звучал ли он раньше? Аварийные огни вспыхивают и танцуют на стенах.
– Они говорят нам, куда идти, – произносит Смит.
Пробираемся через заграждение и выходим в коридор. Я не хочу уходить, но чувствую, что вынуждена это сделать. Моя одежда промокла насквозь, а туфли хлюпают при ходьбе. Бледный свет пульсирует в одном направлении. К лестнице. Музыка продолжает играть. Скрипки и виолончели.
– Пойдем
– Может, не стоит.
Мгновенно включается пожарная сигнализация.
Зажимаем уши руками.
Внизу на стенах мигают аварийные лампы. Огоньки движутся, пульсируют, меняют цвет, призывая нас двигаться дальше.
– Это оно? – спрашиваю я, стараясь перекричать вой сирен. – Прямая трансляция и награждение победителя?
Смит идет впереди и ничего не говорит, лишь оставляет за собой мокрые следы. Он крепко сжимает в руке ключ от танцевального зала.
Спускаясь по лестнице, я стараюсь не споткнуться, но из-за постоянно меняющегося освещения это сложно. Мои ноги промокли и замерзли до костей. Сигнализация замолкает и превращается в шум от разговоров. Беседы и смех. Стоковые записи болтовни в кафе.
– Это
Он не выглядит убежденным. А я чувствую вину и стыд за это выражение надежды. У Дэниела и Фрэнни не было шанса. Так что, даже если это конец, в реальности его не будет. Я знаю это по опыту своей семьи. Есть вещи, которые на самом деле никогда не заканчиваются, есть ситуации, которые остаются с тобой до того момента, пока ты не испустишь последний вздох.
Идем через центральное лобби, мимо подставки для сбора талой воды и рояля, через ресторан «Голд Гриль» с его люстрами и потолками двойной высоты, а затем – еще более элегантные «Платинум Гриль» и «Даймонд Гриль».
Увижу ли я Пита сегодня вечером?
– Почему они воспроизводят этот шум через динамики? – хмурясь, спрашивает Смит. – Разговоры. Как думаешь, зачем им это?
– А зачем они вообще все это делают?
– Может, там съемочная группа, и они перекрывают шум? Устанавливают свет и микрофоны. Усаживают ведущих?
Мы проходим мимо входа в библиотеку, оставляя за собой еще больше мокрых следов. Минуем импровизированные и совершенно нелепые мемориалы, воздвигнутые в честь наших друзей.
Подходим к танцевальному залу.
Тут висят таблички.
Три двойных двери ведут в атриум зала.
Две двери заколочены досками. Центральные – соединены цепью и заперты на большой висячий замок.
– Что там? – спрашиваю я. – Нам следует вернуться обратно.
У Смита измученное лицо, глаза налиты кровью.