Последний поход Морица фон Вернера

Выждав несколько мгновений, но так и не услышав ничего в ответ, Труди пожала плечами. Вернувшись к Гунару, обняла его за талию, и парочка пошла дальше. Ноги огорошенного Морица задрожали, он медленно осел на теплый песок. Удар, нанесенный Алиной, был настолько неожиданным, жестоким и бессмысленным, что молодой человек все не мог до конца поверить в случившееся. Казалось, его снова мучают страшные видения, как тогда в лодке посреди моря, когда они – шестеро выживших беглецов лежали на дне суденышка без глотка воды. К тому времени все остальные погибли от жажды: каждый день бегства в никуда трупы умерших товарищей выкидывались за борт, еще день-два и Мориц никогда бы не увидел земли.

«Может, это было бы к лучшему», – подумал он, ощущая, как сердце и мозг вот-вот лопнут от ревности.

* * *

Обе парочки давно скрылись из глаз, солнце зашло за верхушки елей, а молодой человек продолжал бессильно сидеть на пустом пляже. Гнев, отчаяние сменились тоской, и фон Вернер совершенно искренне проклинал тот день, когда его подняли из лодки на борт «Святого младенца». «Нужно было умереть, – он бездумно насыпал перед собой холмик из песка. – Зачем я был спасен? Для того, чтобы все время лгать?».

Он вспомнил, как, придя в себя, вдоволь напившись воды из жестяного ковша, долго шептался с еще плохо соображавшими товарищами. Они знали, что моряки – люди грубые и безжалостные – если на судне в открытом море начинается эпидемия, нередко отправляют больных за борт. Такое бывало не раз, и вряд ли для них сделают исключение, если узнают, от чего погиб в Заморье великий полководец.

Опасаясь расправы, Мориц наспех сочинил путанную и малоправдоподобную историю Последнего похода. Он рассказал ее шкиперу, потом остальным морякам. К его удивлению, им не только поверили, но и прониклись большим почтением. «Святой Младенец» шел в Гар с заходом в порт Вольного города Дамбурга, где их передали таможенной страже. Возвращаться к истине было поздно – чревато карантином, следствием, тюрьмой, – и, посовещавшись, стрелки решили придерживаться придуманной истории. Дороги назад не было.

Поднявшись, фон Вернер побрел к лагерю. Дышалось по-прежнему тяжело, а в груди поселилась тупая боль. В воспаленном мозгу лихорадочно бились мысли, словно мухи, попавшие в паутину. Нужно было срочно решать, что делать дальше, как поступить с обезумевшей Алиной. Впрочем, выходов было только два: вызвать на дуэль Шруна, или забыть обо всем.

Мориц представил, как рассекает палашом пополам голову казначея… Глупости! Никогда Михель не решится на поединок, а просто заколоть наглеца – обыкновенное убийство. За это полагается тюрьма, и мессир будет первым, кто постарается отправить туда свихнувшегося сержанта. Да не в сопляке дело, невозможно поверить, что Алина предпочла Морицу сына менялы, у которого еще молоко на губах не обсохло. Мориц зло захохотал, но тут же застонал от ярости.

Наверное, почему-то обидевшись, вздорная девчонка решила посмеяться над ним, а казначей подвернулся под руку. Чтобы больнее, сильнее задеть и унизить. Нужно выждать несколько дней, попытаться с ней объясниться. Один на один, без Труди и прочих свидетелей.

Войдя в лагерь, кивнув стоявшему на часах Гансу, фон Вернер увидел, что баронесса еще не вернулась. Он рассеянно глянул на готовившуюся в котелке похлебку, но снять пробу отказался. Потребовал водки у куховарившего Курта. Тот принес из повозки флягу, налил сержанту и, воспользовавшись случаем, себе. Не задумываясь, Мориц опрокинул содержимое кружки в глотку. С удовольствием ощутил, как выпивка огненной струйкой стекла в брюхо, а потом ударила в голову.

Курт протянул ему кусок хлеба и половинку сырой луковицы:

– Заешь.

* * *

Сопровождаемый двумя телохранителями мессира фон Вернер вошел в палатку. Поклонившись и приветствовав нанимателя, стал навытяжку, ожидая дальнейших распоряжений. Отступив на шаг, по бокам от него, словно две башни, возвышались слуги Хлонге. Казалось, они чего-то ждут. Краем глаза стрелок заметил, что на физиономиях здоровяков застыло напряженное выражение. На мгновение Морицу почудилось, что за его спиной замерли в ожидании команды «взять» два огромных пса. Он с тревогой и непониманием посмотрел на единственного человека, который мог отдать такую команду – мессира.

Опираясь правой рукой о крышку походного столика, Хлонге стоял в противоположном конце палатки. В его нарочито расслабленной позе, приторной улыбке, последовавшей в ответ на приветствие, фон Вернер уловил какой-то подвох. Прежде чем хозяин заговорил, наемник заметил на столе обнаженный кинжал. Тонкие пальцы мессира как бы рассеянно поглаживали перевитую стальной проволокой рукоятку.

– Сержант, я вас вызвал, – начал Хлонге, – вот по какому делу… Когда вы последний раз видели нашего казначея?