Последний полицейский

Тогда Калверсон гладко и четко заканчивает свою мысль:

— Значительную вероятность смерти при глобальной катастрофе можно сравнить с вероятностью смерти от несчастного случая в связи с употреблением спиртного.

— Да… — говорю я, — да, так.

— Что — да? — рокочет Макгалли.

— Висельник Пэласа занимался оценкой рисков.

Я сияю. Калверсон одобрительно кивает мне, а я закрываю коробку крышкой. Сейчас одиннадцать тридцать, время пересменки. Из комнаты отдыха через пару дверей от нас слышны сварливые голоса «ежиков», еще не сдавших дубинки после ночного патруля. Они гремят посудой, орут друг на друга, хлещут из банок энергетики, расстегивают бронежилеты. Пребывают в полной готовности взять на мушку любого злоумышленника или выхлестать питьевой бачок.

Я предполагаю, что Зелл очень давно принял решение: если шансы на столкновение превысят некий математически определенный уровень, он рискнет совершить что-нибудь опасное, нарушить закон. Пойдет на то, что прежде считал непозволительным из-за слишком высокого риска.

В начале июня вероятность превысила установленный им порог, и Зелл отправился к старому другу Туссену, который знал, где что можно достать. После этого они вместе парили в небесах.

Но ближе к концу октября Зеллу стало плохо, или настроение изменилось, или наркотики кончились. Он отказался их принимать.

На этом месте Макгалли поднимает руку, ехидно подражая вредному школьнику, изводящему вопросами учителя математики.

— Извините, детектив. Позвольте? Как эта печальная история доказывает, что парень пал жертвой убийства?

— Ну не знаю. Именно это мне и хотелось бы выяснить.

— Блеск. Прекрасно! — Макгалли хлопает в ладоши и вскакивает. — Едем к твоему Туссену, загребем поганца.

Я поворачиваюсь к нему. Сердце бьется чуть чаще.

— Ты думаешь?..

— Еще бы не думать! — Похоже, он в восторге, и мне вспоминается Макконнелл с ее философским замечанием: «Мне ведь больше не представится случая гнаться за преступником с воплем «Стоять, ублюдок!»»

— Но мне нечего ему предъявить, — возражаю я и снова поворачиваюсь к Калверсону в надежде, что он мне возразит, скажет: «Как же нечего, сынок?», но Калверсон задумчиво помалкивает в своем углу.

— Нечего предъявить? — возмущается Макгалли. — Господи, парень, обвинений хоть лопатой греби! Скупка и распространение запрещенных веществ — срок автоматом. «Акт о безопасности», статья девятая, — так, знаток? И обман офицера полиции. То же самое не помню по какой статье. Уйма статей!

— Ну я только думаю, что он этим занимался, но точно не знаю. — Я обращаюсь к Калверсону, единственному настоящему профессионалу в этой комнате. — Нам ордер дадут? На обыск дома?

— Ордер? — Макгалли простирает руки к небесам, к стенам, к обмякшей фигуре детектива Андреаса, который приоткрыл глаза и рассматривает что-то на столе.

— Постой-постой, знаешь что? У него же машина на органическом сырье? Он же это признал, так? На растительном масле?

— Ну и что?

— Что? — Макгалли ухмыляется до ушей и снова воздевает руки. — В статью восемнадцать только что внесли три дополнения. О распределении природных ресурсов и экономии. — Он выскакивает из-за стола, хватает последнее издание, толстую черную книжицу с американским флагом на обложке. — С пылу с жару, mis amigos! Если твой дружок мешает масло для фритюра с соляркой, это открытое нарушение закона. Я качаю головой.

— Закон обратной силы не имеет. Не могу же я арестовать его за давнее нарушение свежевыпущенного установления.

— О, агент Несс, как вы нерешительны! — Макгалли показывает мне средний палец, да еще и язык для полноты впечатления.

— У тебя еще одна проблема, — подает голос Калверсон.

Я знаю, что он скажет. Я к этому готов. Я даже немножко радуюсь заранее.

— Ты вчера говорил мне, что твой Туссен чист как стеклышко. Рабочий человек. Трудяга. Предположим, Зелл имел с ним дело, предположим, хорошо его понимал. Но с какой стати он пошел за наркотиками к нему?

— Отличный вопрос, детектив, — я расплываюсь в улыбке. — Смотрите!

Я показываю полученную от Виленца распечатку. Я забрал ее по дороге — результат проверки досье на Туссена-отца. Потому что вспомнил и нашел в своих записях слова, сказанные Джей-Ти о своем старике. «Он был художник?» — «Да, кроме всего прочего». Я наблюдаю, как Калверсон просматривает сводку. Роджер Туссен, он же Рустер Туссен, он же Маркус Килрой, он же Тутс Койриг. Хранение. Хранение с целью распространения. Хранение с целью распространения. Нарушение прав несовершеннолетнего. Хранение.

Так вот, когда Питер Зелл решил попробовать наркотики — когда шансы на столкновение решили за него, — он вспомнил старого друга, у которого отец торговал наркотиками.

Калверсон наконец кивает и медленно поднимается с места. Сердце у меня пускается вскачь.

— Ну что ж, — говорит Калверсон. — Идем.