Последний польский король. Коронация Николая I в Варшаве в 1829 г. и память о русско-польских войнах XVII – начала XIX в.

Провозглашение Царства Польского в начале лета 1815 г. было оформлено целой серией торжеств: в варшавском соборе Св. Яна, как уже упоминалось, состоялось чтение императорского манифеста и принесение присяги, за этим последовали праздничный обед, устроенный для военных и гражданских чиновников, народные увеселения «до самого утра другого дня», а на следующий день – бал и театральная постановка[1114]. В петербургских реляциях отмечалось, что во время торжеств, прошедших со «всевозможным великолепием», «благоговейная признательность ко благотворениям… Императорского Величества… живо изображена была на всех лицах»[1115].

В ноябре 1815 г. Александр приехал в Варшаву. В историографии этот значимый в символическом отношении визит традиционно именуют «первой поездкой Александра I в Варшаву»[1116]. Такая трактовка – несомненный миф: монарх уже был в Варшаве двумя годами ранее, когда русская армия сражалась на этой территории с наполеоновскими войсками. Примечательно, что потомки, следуя по стопам современников событий, предпочли не фиксировать на этом внимание. Отношения Александра с поляками в 1815 г. словно начинались с чистого листа – с момента торжественного въезда в столицу Царства, существование которого только что закрепили документы Венского конгресса.

В Варшаве император появился в польском мундире и со звездой ордена Белого Орла[1117]. Здесь он раздавал щедроты: современники запомнили повеление строить костел вместо православного собора, который предупредительно предлагали возвести жители Варшавы, возвращение поместий наследникам наполеоновского маршала Юзефа Понятовского, утонувшего в битве при Лейпциге, учреждение штата для Варшавского двора, назначение нескольких новых адъютантов, пожалование во фрейлины, а также многочисленные раздачи орденов[1118]. А. П. Ермолов, находившийся в эти дни в Варшаве, писал, что стал «свидетелем восхищения облагодетельствованного… народа, принявшего от него (Александра I. – Прим. авт.) и политическое бытие, и конституцию»[1119].

В честь приезда императора в Варшаву была поставлена опера «Награда», либретто к которой написал Л. Дмушевский. В пьесе незатейливая история о поиске любви, завершавшаяся счастливым финалом, разворачивалась на фоне всенародного ожидания приезда в Польшу нового короля. Появление последнего означало возвращение с войны храбро сражавшихся за родину Польшу мужчин[1120]. При этом указание на храбрость не было привязано к рассказу о войне как таковой – враг, с которым сражались польские герои, не был никак описан или как-либо маркирован, а новый король не являл собой бывшего противника, обратившегося в друга. В одной из сцен, впрочем, звучали слова о том, что русский и поляк (Рус и Лех) – это «славянские братья»[1121], а новый король «соединяет короны Петра и Сигизмунда». Вполне отчетливо был выражен и мотив благодарности монарху[1122]. Однако причины, которые заставляли жителей испытывать признательность, также не были проговорены. В рамках простой логической схемы зритель мог предположить, что награда полагалась Польше за участие в борьбе, итог которой не был прямо определен, но более походил на победу, нежели на поражение. Новый король при этом выступал как своего рода посредник между народом и полагающейся ему по праву наградой[1123].

Между прочим, стоит отметить, что Александр I достаточно быстро, фактически в течение первых лет существования Царства, отказался от использования русского языка[1124], переориентировав коммуникацию на этой территории на использование польского и французского. И это при том, что в 1816–1818 гг. поляки, ожидая изменений и проявляя лояльность к российскому монарху, подавали прошения на русском языке[1125]. Сохранились воспоминания о том, как Александр и Константин говорили по-польски[1126]. Интересный случай использования польского языка императором Александром зафиксирован в письмах А. С. Меншикова, который сообщал А. А. Закревскому в сентябре 1816 г., будучи в Варшаве, что после кавалерийского маневра император «благодарил 1‐й конный егерский полк: „панове офицеры барзо добже зинкую“». Ответом на это выражение благодарности, по словам князя Меншикова, стало «безмолвие», поскольку поляки еще не выучились отвечать «рады стараться»[1127]. Случай был описан с известной долей иронии, поскольку благорасположение императора, заставившее монарха перейти на польский, привело лишь к замешательству и неловкости. Использование русского языка в Царстве, напротив, было сведено к минимуму (как правило, внутри военной среды) и не поощрялось[1128]. Не говорить по-польски или, по крайней мере, не понимать этот язык, находясь в Варшаве, было не принято. Примечательно, что Константин Павлович уже в 1818 г. позволял себе высмеивать младшего брата, великого князя Михаила, вынужденного находиться на сейме часами, не понимая ни слова[1129].