Последний польский король. Коронация Николая I в Варшаве в 1829 г. и память о русско-польских войнах XVII – начала XIX в.

Показательно и то, что практически сразу по возвращении в Петербург летом 1829 г. император сделал символический жест в отношении Великого княжества Финляндского. Осенью на маневрах в Красном Селе Николай I вышел в незнакомой окружающим униформе, представив таким образом мундир финского стрелкового батальона, недавно объявленного лейб-гвардейским[1430], что стало основанием для серии празднований, которые были организованы в княжестве. Все это произошло в считаные недели после коронации – повысив уровнем статус Польши, император ощущал необходимость быть столь же любезным и с финляндцами.

Вернемся, однако, к рассмотрению вопроса о позиционировании субъектности польских территорий. В известной речи на открытии польского сейма 1818 г., написанной, как упоминалось выше, самим Александром I, статус Польши и статус России маркировались как несовпадающие. В тексте император представил свое видение иерархии, которое нашло отражение в известных словах о конституционном правлении: «Вы (поляки. – Прим. авт.) мне подали средство явить моему Отечеству (России. – Прим. авт.) то, что я с давних лет ему приуготовляю»[1431]. Месяц спустя в речи на закрытии сейма монарх пошел дальше, определив статус Польши как принципиально субъектный: Царство Польское было названо «свободным и независимым государством». Перед нами исключительно необычная ситуация – монарх, не находившийся под политическим давлением внутри страны и не нуждавшейся в каких бы то ни было радикальных изменениях в связи с внешнеполитической ситуацией, объявлял, что часть территории его империи независима.

Спустя два года Александр I открыл в Варшаве новый сейм. В это время, как отмечается в литературе, очарованность конституционным правлением прошла[1432], а депутаты были настроены по отношению к монарху остро критически. И все же, увещевая поляков, призывая их отказаться от «суетных умствований», «частных приличий», «наущений недоброжелательства и соблазнов» и, наконец, «собственных видов», император не был готов отказаться от своих представлений. Он обратился к слушающим с призывом: «Явите Отечеству вашему, что опираясь на опытность вашу, на ваши правила и чувствования, что вы умеете соблюсти под сению законов спокойную независимость и чистую свободу; явите современникам, что сия свобода есть друг порядка и его благотворений и что вы пожинаете плоды ее»[1433].

Отметим между прочим, что коммуникация Александра с польским сеймом разворачивалась на глазах его российских подданных; польские речи императора, опубликованные в России, становились формой передачи политических установок власти в отношении Царства Польского. Переводы этих выступлений на русский язык появлялись в газетах (как правило, в «Санкт-Петербургских ведомостях» и «Северной почте (Новой Санкт-Петербургской газете)») в течение месяца после произнесения в Варшаве; они также выходили отдельными брошюрами[1434]. При этом важно, что изданные в России переводы не имели содержательных изъятий[1435].

Нужно отметить, что публикации переводов на русский с определенным временным разрывом не затрудняли циркуляцию польских новостей среди российской аристократии: по-французски говорили все, а польский язык был очень популярен. Судя по частным архивам высших чиновников и военных, речи не просто читались, но и коллекционировались[1436]. Вместе с тем для более широких кругов российского общества, например провинциального дворянства, отсутствие информации в прессе имело значение. В России (за пределами Петербурга и Москвы) мало осознавали процесс появления третьего элемента монаршей образности – помимо русского царя и российского императора теперь также существовал и польский король, полагавший своим долгом обращаться к подданным одной конкретной территории в пространных речах. Отголоски этих обращений долетали до подданных монарха в столице, но были мало слышны тем, кто видел Александра I в рамках базовой парадигмы русского царя.

Вплоть до восстания 1830–1831 гг. Царство Польское в российских документах достаточно часто именовалось «страной», а если речь шла одновременно о Польше и России, то в тексте появлялась формулировка «обе/две страны». Например, А. Х. Бенкендорф, описывая приготовления к коронации Николая, писал, что «по приказанию императора из Петербурга была доставлена императорская корона с тем, чтобы показать всем, что для обеих стран есть всего одна корона»[1437]. Новости из Польши часто попадали в газеты в блок внешнеполитических сообщений. Так, «Сын Отечества» размещал информацию из Польши в рубрике «Обозрения новейших происшествий», в которой публиковались материалы о событиях за пределами Российской империи. С восшествием на престол Николая I ситуация в этом отношении не изменилась[1438].