Последний польский король. Коронация Николая I в Варшаве в 1829 г. и память о русско-польских войнах XVII – начала XIX в.

Выстроенная Александром I иерархия ролей и территорий сополагалась с предписанной Польше уникальной цивилизаторской миссией. В 1818 г. император заявил, что распространение конституционных норм на Российскую империю будет возможно, когда империя достигнет зрелости, которой поляки уже обладают. В России речь была воспринята двойственно: одни обращали внимание на обещание конституции, другие, как уже указывалось, видели в ней прямое оскорбление. К последним можно отнести А. А. Закревского с его известной фразой об «ужаснейших» последствиях, которые может иметь подобное обращение императора[1446], и И. Ф. Паскевича, утверждавшего, что речь была оскорбительна для русского самолюбия[1447]. А. П. Ермолов так оценивал произошедшее в одном из своих писем: «Счастливы поляки толиким о них попечением, и гордость, сродная надменному сему народу, питается тем, что они впоследствии должны служить нам примером. Судьба не дала им другого торжества над нами… Это нам приветствие! Я думаю, судьба не доведет нас до унижения иметь поляков за образец…»[1448] Интересна и реакция адъютанта Александра I А. И. Михайловского-Данилевского, который, отметив, что услышать такую речь из уст самодержавного монарха было «весьма любопытно», сравнил все происходящее с эпохой начала XVIII столетия: «Петр Великий не говорил, что русские дикие, и что он намерен их просветить, но он их образовал без дальнейших о сем предварений»[1449]. Примечательно, что в этих реакциях на первый план выходят рассуждение о военных победах России и – одновременно – идея ее культурной и политической отсталости. Ермолов прямо адресуется к войне 1812 г. («Судьба не дала им другого торжества над нами»), а Михайловский-Данилевский, не выступая против самой идеи русского варварства, возмущается тем, что император перешел к артикуляции этих воззрений.

Обсуждение польской политики в привязке к категории «цивилизация» инициировалось Александром I не единожды. Император охотно говорил о роли поляков по отношению к России, особенно если в качестве слушателя выступал иностранец. Так, в том же 1818 г. в разговоре с одним из прусских генералов Александр объяснил выстроенную им иерархию: «Польша мне необходима, чтобы цивилизовать мою империю, слишком обширную, чтобы я желал ее дальнейшего увеличения. Я дал Польше конституцию, я надеюсь, что она проявит себя достойной этого знака… Я стремлюсь обеспечить всеобщий мир и цивилизовать Россию, таковы мои чаяния, такова цель моей политики…»[1450] Неудивительно поэтому, что в Польше этого периода сформировалось представление о возложенной на нее цивилизаторской миссии в отношении России[1451].

Стремление подчеркнуть особость Польши нашло прямое отражение в титулатуре российских монархов первой трети XIX столетия. Прежде всего отметим, что в российских документах существовало сразу несколько наименований применительно к польским территориям, вошедшим в состав империи в 1815 г. В случае с наполеоновской Польшей (с 1807 г.) речь шла о «княжестве» или «герцогстве». Российская же Польша (с 1815 г.) именовалась в документах «царством» или «королевством». Соответственно, на территории империи имели хождение титулы «царь» и «король»[1452].

Утвержденный после вхождения Царства Польского в состав империи титул Александра I выглядел следующим образом: «Александр Первый, Император и Самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский, Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Польский, Царь Сибирский, Царь Херсонеса Таврического, Государь Псковский и Великий Князь Смоленский, Литовский, Волынский и Подольский, Финляндский…»[1453] Наименование «царство» указывает на то, что вновь присоединенным польским землям в рамках императорского титула было отведено исключительно высокое место. Фактически речь шла о включении Польши во второй по значимости круг земель, притом что интеграция этих земель в первый «исторический» блок, состоявший из столиц Руси (Москва, Киев, Владимир, Новгород), была в принципе невозможна. Следует отметить при этом, что исторические земли и царства всегда были наиболее значимыми элементами титулатуры и неизменно доминировали в визуальной репрезентации территории империи.