Читаем Последний польский король. Коронация Николая I в Варшаве в 1829 г. и память о русско-польских войнах XVII – начала XIX в. полностью

Став «царством», Польша оказалась в одном ряду с Казанским, Астраханским и Сибирским царствами, а также Херсонесом Таврическим. При этом ее появление «сломало» чрезвычайно устойчивую триаду – Казань – Астрахань – Сибирь[1454]. Подобное решение противоречило устоявшейся традиции: как правило, присоединенные территории становились частью императорского титула, не меняя последовательности устойчивых сочетаний[1455]. Так, Екатерина II, став царицей Таврической после присоединения Крыма и Причерноморья, поставила этот сегмент титула после Казани, Астрахани и Сибири, ничего таким образом не разделив[1456]. Александр I, став великим князем Финляндским, поместил новые земли в титуле в блоке «великокняжеских» земель в завершение всей линии («великий князь Смоленский, Литовский, Волынский, Подольский и Финляндский»)[1457]. Разрыв триады Казань – Астрахань – Сибирь был нелогичен и с точки зрения хронологии присоединения территорий: все три «царства» (Казань, Астрахань и Сибирь) вошли в состав страны при Иване Грозном. Все это говорит о том, что история с появлением Царства Польского в титуле русских монархов представляла собой в значительной мере экстраординарное явление – речь шла о поиске высокого статуса, сформировать который требовалось с учетом установок, которые были зачастую диаметрально противоположны друг другу.

Действительно, появление Польши в категории «царство» могло быть одновременно попыткой успокоить противников императора. Б. А. Успенский, анализировавший употребление титула «царь» в послепетровский период, отмечает несколько возможных (но зачастую не связанных друг с другом) коннотаций, появившихся в связи с его бытованием в императорский период: соотнесенность с титулом «хан», специфический восточный контекст или, напротив, апелляция к византийской и в целом к православной традиции[1458]. Рассуждая о смене титула российского монарха в связи с вхождением в состав страны польских земель, Б. А. Успенский предполагает, что соотнесенность царского и королевского титулов могла указывать на стремление подчеркнуть, что во главе Польши – православный государь[1459]. В самом деле, в титуле Польша помещалась среди завоеванных территорий, прошедших (в рамках властного нарратива) путь от язычества или мусульманства к христианству. Об этом прямо упоминали некоторые современники, в частности Н. Н. Новосильцев, считавший, что подобный жест был «уступкой русскому народному чувству», которое «видя… что в императорском титуле к существовавшим царствам: Сибирскому, Казанскому и пр. прибыло еще новое, должно было совершенно этим успокоиться и даже радоваться»[1460]. Вместе с тем тот же Новосильцев утверждал, что «титул… был предметом серьезных прений»[1461]. Это не лишено оснований: между объявлением о принятии Александром титула царя Польского 21 апреля (3 мая) 1815 г. и объявлением 6 (18) июня 1815 г. полного императорского титула, включавшего теперь Царство Польское[1462], прошло полтора месяца.

Существенно, что наименование новой территории было рассчитано исключительно на «внутреннее» использование. Польша называлась «царством» лишь в самой Российской империи, тогда как в официальном делопроизводстве Царства Польского значился титул «королевство»[1463]. Установления такого рода были сформулированы в самом начале: «королевством» Польша была названа еще в Конституционной хартии 1815 г.[1464] Равным образом присяга на верность Александру содержала указание на двойное наименование: «Я нижеимянованный обращаюсь и клянусь Всемогущим Богом перед Святым его Евангелием, что я Всепресвятлейшему и Вседержавнейшему великому Государю Императору Александру Павловичу Самодержцу Всероссийскому и Царю Польскому… хочу верным, приверженным, послушным и верноподданным пребыть, соблюдая сей обет верности, послушания и приверженности и к коренному Царства Польскаго ныне издаваемому установлению»[1465]. Как можно увидеть, в приведенной выше русской версии документа Александр I именовался «царем», а Польша – «Царством». В тексте присяги, воспроизведенном на польском, монарх именовался «королем», а территория – «королевством». Для перевода титула «Его Императорского и Царского Величества» в Польше использовалась формулировка «cesarsko-krolewskeiy»[1466].

В делопроизводстве внутренних губерний империи такой заданной двоичности почти не было: Александр I, а затем и Николай I именовались царями Польскими, а сама русская Польша – Царством Польским[1467]. Очевидно, в этом случае речь шла о достаточно четкой установке и цензурировании информации: в Российской империи термины «король» и «королевство» в отношении Польши практически не использовались.

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
100 великих литературных героев
100 великих литературных героев

Славный Гильгамеш и волшебница Медея, благородный Айвенго и двуликий Дориан Грей, легкомысленная Манон Леско и честолюбивый Жюльен Сорель, герой-защитник Тарас Бульба и «неопределенный» Чичиков, мудрый Сантьяго и славный солдат Василий Теркин… Литературные герои являются в наш мир, чтобы навечно поселиться в нем, творить и активно влиять на наши умы. Автор книги В.Н. Ерёмин рассуждает об основных идеях, которые принес в наш мир тот или иной литературный герой, как развивался его образ в общественном сознании и что он представляет собой в наши дни. Автор имеет свой, оригинальный взгляд на обсуждаемую тему, часто противоположный мнению, принятому в традиционном литературоведении.

Виктор Николаевич Еремин

История / Литературоведение / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии