Читаем Последний польский король. Коронация Николая I в Варшаве в 1829 г. и память о русско-польских войнах XVII – начала XIX в. полностью

Проведенное Н. Н. Новосильцевым расследование позволило увидеть, однако, что дело обстояло сложнее: Смагловский вполне целенаправленно поощрял варшавских студентов организовать заговор. Он намеревался собрать группу из 200 человек, что, впрочем, оказалось делом непростым, – шляхтичу удалось склонить на свою сторону лишь шестерых. При этом Смагловский прибег к обману – он уверил друзей, что действует «не сам собою, а принадлежит к обществу коего члены суть: секретарь Сената Немцевич, Роман Солтык, несколько сенаторов, военных, гражданских чиновников», а также, что примечательно, директор театра Л. Осинский[910]. Главой тайной организации Смагловский называл будущего диктатора Польского восстания И. Хлопицкого[911]. Подтверждая свои намерения, все участники заговора произнесли присягу над «черепом, принесенным из Праги»[912]. Этот жест представлял собой символическое указание на месть, которая должна свершиться над Романовыми за подавление Польского восстания 1794 г.

Смагловский предполагал спрятать молодых людей «с оружием за обоями залы коронования»[913]. Во время церемонии они должны были окружить императорскую фамилию и вынудить императора под страхом смерти согласиться на три условия: возвращение Польше всех присоединенных к России провинций, следование нормам конституции и, наконец, признание права свободного выбора королей[914]. Проект рухнул, когда один из заговорщиков обратился к Ю. Немцевичу, который, как оказалось, не имел об обществе ни малейшего представления. В результате товарищи Смагловского пришли к заключению, что имеют дело со шпионом[915].

Интересно, что в более поздних польских эмигрантских текстах заговорщики в ряде случаев были соотнесены с участниками восстания 1830–1831 гг. или даже приравнены к ним. В качестве инициаторов коронационного заговора подобные тексты называли Петра Высоцкого[916], члены организации которого напали на Бельведерский дворец в ноябре 1830 г. и едва не убили великого князя Константина Павловича, и известного публициста Адама Гуровского, о котором речь пойдет ниже[917]. При этом участники тайного общества изображались героями, оказавшимися словно «на театре славы всего света»: обсуждая свои планы, заговорщики неизменно размышляли о возможной реакции европейских дворов на задуманное ими предприятие[918]. Так, один из заговорщиков, говоря об убийстве Романовых, задавался вопросом: «Как примет сент-жемский кабинет наше предприятие?»[919]

Полученные из Варшавы сведения нимало не обеспокоили Николая – этот заговор в российских источниках не обсуждался сколько-нибудь серьезно. В розыскных документах мотивы В. Смагловского трактовались как следствие воспитания «в началах ложного патриотизма» и игры «воображения»[920]. В таких объяснениях, впрочем, не было ничего нового – все прошения о помиловании, приходившие из Польши, выглядели подобным образом. Отчасти материалы дела могли убедить Николая в правильности самого решения о коронации: В. Смагловский планировал отдать отобранную у Николая I корону герцогу Рейхштадтскому (Наполеону II) и начать собирание польских земель при активной поддержке Австрии[921]. Один из неудавшихся заговорщиков, студент Воловский, объявил следствию, что общество надеялось, что «Австрия на предстоящем сейме в Галиции провозгласит сего Герцога королем Польским»[922].

Расследование дела Смагловского оставалось без существенного движения до середины весны 1830 г. Лишь 8 (20) апреля генерал Д. Д. Курута сообщил императору, что следствие «на сих днях только приведено к окончанию» и скоро будет передано в суд[923]. К этому моменту император уже находился в состоянии активной подготовки к новой поездке в Варшаву на открытие сейма. Он пребывал в убеждении, что общественный договор, заключенный между ним и поляками, ненарушим[924] и благодарная Польша по-прежнему остается лояльной к своему монарху, который был неизменно верен своему слову и теперь намеревался исполнить очередное обещание и созвать представительство. Он полагал, что определился с главным, и болтовня мальчишек его не тревожила.

5.4. Через год: Николай I на польском сейме 1830 г

Открытие польского сейма было главной, но не единственной задачей очередной поездки императора в Варшаву. Назначив «вояж» на май – июнь 1830 г., Николай I одновременно решал вопрос с празднованием годовщины своей коронации в качестве польского короля и 15-летия создания Царства Польского. Оба события имели значение для позиционирования власти императора в польских землях, но не были интегрированы в более широкий имперский контекст, а значит, не имели никакого отношения к выстроенной в России системе коммемораций. Вспоминать о них, в сущности, можно было только в Варшаве.

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
100 великих литературных героев
100 великих литературных героев

Славный Гильгамеш и волшебница Медея, благородный Айвенго и двуликий Дориан Грей, легкомысленная Манон Леско и честолюбивый Жюльен Сорель, герой-защитник Тарас Бульба и «неопределенный» Чичиков, мудрый Сантьяго и славный солдат Василий Теркин… Литературные герои являются в наш мир, чтобы навечно поселиться в нем, творить и активно влиять на наши умы. Автор книги В.Н. Ерёмин рассуждает об основных идеях, которые принес в наш мир тот или иной литературный герой, как развивался его образ в общественном сознании и что он представляет собой в наши дни. Автор имеет свой, оригинальный взгляд на обсуждаемую тему, часто противоположный мнению, принятому в традиционном литературоведении.

Виктор Николаевич Еремин

История / Литературоведение / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии