Последний приказ Нестора Махно

Петька тогда рассказывал, что тоже в НКВД служит, в Сталино, и открыто завидовал Лёвке, работающему на таком ответственном направлении.

— Спекулянты и расхитители у меня вот уже где, — проводя ребром ладони по горлу, Сидоров красноречиво показал своё отношение к работе.

— Здесь бы ты не скучал, поверь. Местная публика — это не юзовские пролетарии, — отвечал Лёва. — Бегал бы ты за ними неделю и не догнал бы.

— Сталинские пролетарии, — поправил Петька.

— Мне Юзовка милее звучит…

Неделя пролетела быстро. Старые друзья обменялись профессиональным опытом, байками и телефонами, но после этого увидеться — как-то не срослось. То Лёва в хлопотах, то у Сидорова командировка в другую сторону. Передал Лёва сёстрам на одиннадцатую линию гостинцев — сыра солёного, да рыбы сушеной, на том и расстались.

«Счастливые времена… Беззаботные. 2-12», — Веру словно кольнуло что-то, и рука потянулась к трубке.

— Алло. Коммутатор? Можно Юзовку? Ой, простите… Сталино. 2-12. Квартира оперуполномоченного Сидорова-Шестёркина. Да. Я буду ждать.

Вадька вернулся со школы весь в слезах.

— Со мной никто не хочет сидеть за одной партой, мама! Из-за этого меня пересадили за самую последнюю! — обливаясь слезами, жаловался мальчик.

Что она могла сделать? Только учесть опыт многочисленных знакомых, которых постигла та же участь — поменьше разговаривать и жаловаться, принять всё с достоинством и честью. В чём они виноваты? В чём виновен Лёва? Ни в чём. Значит, справедливость должна восторжествовать. А сколько придётся ждать этого торжества справедливости? И что будет с Вадькой, с Аллой? Заклюют, как детей врага народа…

Нет, правильно сделала, что решилась позвонить Петьке.

Аппарат зазвонил около девяти вечера.

— Алло! Лёва, ты? — услышала Вера в трубке знакомый басок Лёвиного друга.

— Это Вера, Вера… Петр Михайлович, это жена Задова.

— Я слушаю, Вера! Что случилось?

— Петь… Лёву арестовали.

Трубка молчала, и с каждой секундой этой тишины таяли надежды Веры хоть на какую-то помощь.

— Вера, я понял. Я сам позвоню. Если адрес ваш изменится, напиши, дай мне знать обязательно! — сквозь электрический треск голос Петра был очень плохо различим, и звонок тут же оборвался.

— Будете ожидать повторного соединения? — голос телефонистки вывел Веру из оцепенения.

— Нет, уже не нужно…

— Мама… они все со мной не разговаривают, потому что папу арестовали? Откуда они знают? Я никому не говорил, как ты велела, — Вадик всё никак не мог смириться с произошедшими в его школьной жизни изменениями.

— Откуда? Говорят, мир не без добрых людей… Хотя я уже и не знаю…

Москва. 17 сентября 1937 г.

Большие города похожи друг на друга. Они все, как один, лишены простоты и искренности, присущей провинциальным городишкам. Здесь не принято восхищаться новостройками — что ж это за столица, если она не растёт вверх и вширь? Люди здесь почти не здороваются — пешеходы, озабоченно снующие по тротуарам, не всматриваются во встречные лица. Встретить в этом муравейнике знакомого — очень мало шансов. Сигналы автомобилей, словно впервые собравшийся оркестр без дирижёра — наполняют широкие улицы гулом своих клаксонов, пытаясь перекричать друг друга.

Во всей этой суматохе Пётр Михайлович Сидоров-Шестеркин, помощник начальника 6-го отделения экономического отдела ГУГБ НКВД СССР в г. Сталино, сориентировался, как положено специалисту, очень быстро.

К своим сорока годам Пётр Михайлович успел научиться безошибочно разбираться в людях, находить в них слабину и определять сильные стороны. Однажды, разглядев в Лёвке Задове неординарную личность, Петька уже не упускал его из вида. Сначала — из интереса к их общему революционному делу, а потом — в силу служебной необходимости. Семнадцать лет назад, в двадцатом году, когда Петька Сидоров, анархист-коммунист из Юзовки, неожиданно появился в рядах армии Махно, их новая встреча с Лёвкой изменила судьбу обоих. Дружба возобновилась, подкрепленная общими представлениями о правилах новой жизни, справедливости, о путях её достижения и о будущем. Чекист Сидоров-Шестёркин, впоследствии описывая в рапорте обстановку в махновских частях, о своём друге из Юзовки упомянул как о человеке, имеющем авторитет в своем кругу, и неплохом контрразведчике.

«Могло ли в Лёвке что-то измениться? Мог ли он стать врагом?» — раздумывал Пётр, пересчитывая столбы, мелькающие в окне поезда, следовавшего на Москву. Жену Варвару он, как и планировали, отправил к матушке в Мариуполь, а сам, подписав у руководства заявление на отпуск, отбыл на вокзал.