Последний рассвет Тарайи

– Верю слову твоему! ¬– поднялся Зор от воды и похлопал друга по плечу, тоскливо улыбнувшись, – А родичей своих отправляй в Сарихафат, пусть там силы крепят. Ты сам видел, что с чужаками им не совладать, только погибель найдут. Мне к хребту нужно уходить, врата вторые отыскать, только так есть возможность их остановить, но не в бою. Даже гарийцы гибнут, а значит, каращеи все большим числом на землю нашу ступают. Вскоре и вовсе устоять не сможем. Нет больше времени, погибель по следу идёт. Яр знает уже обо всём наверняка и делает, что в его силах, но видать не всё так хорошо, что каращеи в степь уж вышли. Путь мне выведать осталось, что земли соединяет. И ты уходи, Качудай. Я не всегда могу рядом оказаться, а каращеи не пощадят, не будет еще одного шанса.

– Станы гибнут, Урус-Зор… Воин степи гибнет, гарийцы гибнут, – присел Качудай, уставившись на воду. Его вид вдруг стал настолько усталый, что будто это не он только что воинствующий, воодушевленный держал речь перед сирхами. – Не гони, Зор. Куда я теперь? Стана моего нет больше, детей нет, жены нет, всё кануло в забвение. Мой путь иной теперь – он крепко повязан с твоим, что нет мне больше жизни, пока землю не очистим. Пусть я погибну завтра, пусть меня больше не станет, но я это сделаю не зря, понимаешь, Урус? Что жизнь моя? Она не стоит ничего нынче. Эта вода дороже моей жизни, – кивнул он на колодцы. – А всё почему? Да потому что путь пустой был в пропасть, а когда пропасть объявилась и цена жизни возвестилась. Я только жить начал и только узрев путь, который ты светом своим озаряешь, понял, что хоть еще мгновение проживу, но теперь не в пустую, и это мгновение будет ценнее всей моей прожитой жизни, а коли растянется мгновение, то и вовсе путь счастливым станет! Понимаешь, Урус-Зор? Поэтому неважно, сколько Всевышний мне отмерял рассветов встретить, ничего более неважно, главное теперь не терять тот свет, который узреть мне посчастливилось. Я слово отдал свое тебе, Зор, и клятву эту понесу до конца, пока не исполню, в том отныне и в века веков грядущие будет исполнен мой мараджават-священный бой! Ты верь мне, Зор – ни словом, ни делом не понесу нечестивости, что хоть как-то падёт на твой лик или даже тень.

– Верю, Качудай! Поступай по совести с тобой говорящей, остальное неважно.

Почти незаметно подошел к ним сирх, и указал в сторону уже разбитого лагеря с кострами. – Борей приглашает тебя, Урус, к теплу и угощеньям, что Всевышний послал!

– Вода с неба, – задрал Качудай голову вверх, подставив лицо под капли начинающегося дождя. – Пойдём, Урус-Зор, темнеет, сирхи костры теплые держат и наст от воды не помешает. Ты устал, великий воин, нужно сон крепкий принять, ведь наш мараджават ещё впереди, идём.

Зор не стал спорить, он впервые видел Качудая таким уставшим, словно утратившим свой задор, который не покидал его практически никогда, а сейчас и вовсе на него смотрели глаза старика. Коротко кивнув в знак согласия, они направились к очагу Борея.

Глава 13

Качудай открыл глаза. Первый миг после пробуждения он растерянно смотрел в свод дырявого купола походного шатра Борея, затем резко подскочил на ноги, испуганно озираясь по сторонам.

– Крепок сон твой, Качудай, хоть путы вяжи, хоть воду жизни пускай, – засмеялся хозяин шатра, тут же поморщился от боли. – Чистейший! – Борей протянул ему чашу с напитком. Он сидел на толстом цветастом ковре, отшитым густой бахромой по краю и потягивал неспешно чуть дымящийся алдык-бай из низкой широкой чаши. Голова его была перевязана пропитавшимися кровью белыми отрезами, а лицо было похоже на большой синяк, но как ни странно, он чувствовал себя сносно, не по ранам, чему был несказанно рад, и это придавало еще больше сил и оптимизма.

– Где, Урус!? – застегивая ремни походной сбруи, вопросил степняк, заметно нервничая.

– Да кто ж его ведает? Не горячись, Качудай, что с ним станется? Да что ты, в самом деле, увязался за гарийцем? Не пристало вольному воину степи в услужении быть, – усмехнулся Борей. – Да, хвала богам, что он послал нам столь умелого воина, что жизни при нас теперь, но он ведь гариец, а ты сын Сарихафата!

– Меч Всевышнего да на твой язык, Борей! Или память твоя коротка, что уж не вспомнишь, как он стан твой от гибели уберег и тебе боль убрал? – Качудай гневно зыркнул на неблагодарного куфира и выскочил из шатра, суматошно глядя по сторонам.

Раннее пасмурное утро было чуть промозглым, туманной дымкой устилая землю в низинах. По округе горели редкие, но яркие костры. Сирхи возили с собой запас дров небольшой – каждый брал по несколько поленьев, вязали с походными тюками, но этой ночью жгли нещадно, прощались с погибшими. Некоторые уже седлали коней, наполняли бурдюки водой, а у одного костра сидела большая кучка степняков, оживленно о чем-то спорящих. Качудай заметался по округе, выискивая знакомый силуэт, но никого похожего не было.

– Эй, черуты*, гарийца видели? Куда ушел?! – Подбежал он к спорящим.

– Так вот же! – Махнул один из них в сторону далекого пригорка, где в окружении тумана был едва виден человек.