Последний рубеж

Через несколько недель после ареста Андрея и Энделя на горном серпантине, петляющем по склонам Маркотхского хребта к востоку от Геленджика, остановился «студебекер». Из его кузова ловко выпрыгнул среднего роста плотный коренастый человек и, помахав на прощание рукой водителю, подвёзшему его до окраины города, в забрызганное грязью зеркало заднего вида, уверенной походкой зашагал вниз по склону.

В лёгких движениях его молодой атлетической фигуры виделись огромная внутренняя сила и решительность. Внимательными, искрящимися от известной ему одному причины карими глазами он осмотрел с высокого перевала широко раскинувшуюся внизу Геленджикскую бухту и поспешил в сторону города.

В ранний утренний час осенний воздух был влажен и зябок. Мокрые тучи медленно ползли над горными вершинами в сером пасмурном небе, вымытом до самой выси напористыми ноябрьскими дождями. Кое-где плавно парили, наслаиваясь друг на друга, редкие облака. Едва заметными точками скользнула за ними группа русских штурмовиков и на полной скорости ушла в сторону Новороссийска.

Придерживая на лобастой голове потёртую пилотку, человек, подняв вверх голову, посмотрел им вслед. Для опытного военного такая картина означала многое: русская оборона пока не прорвана, небо худо-бедно прикрыто, а значит, не всё ещё потеряно. Словно успокоенный этим, он на ходу оправил превосходно сидевший на нём китель с медалью «За трудовое отличие» и ускорил шаг.

Тяжёлая прохлада уже съедала нежную желтизну пёстрой черноморской осени. Промокшая природа утратила краски и потускнела. Ветер буйно колыхал голый кустарник по обочинам дороги. Над рублеными срезами Маркотхского хребта зловеще тянулась туча седой боры́, готовая с минуты на минуту сорваться вниз, сметая, по обыкновению, всё на своём пути. Грузные космы густого тумана местами уже перевалили через гребень и тягуче сползали по отшлифованным вековыми ветрами скатам гор, предвещая близкие зимние холода.

Человек спустился к морю и, жадно вдыхая его терпкий йодистый запах, пошёл по набережной. Лёгкий бриз небрежно подбрасывал в воздух последние тёмно-бурые листья, волочил их по земле и ворохами скидывал в пустынную студёную воду. В нескольких кабельтовых от берега двумя кильватерными колоннами прошёл к выходу из Геленджикской бухты отряд торпедных катеров. Россыпи солнечных бликов на нахмуренной ими морской глади разгорались в наступлении нового дня алмазно-серебристым сиянием.

Любуясь на ходу беспокойными волнами, человек не сбавлял шаг, словно боясь опоздать к месту назначения. Промелькнув истончённым на фоне синевато светлеющей в утренних лучах воды силуэтом, он свернул в узкий переулок и прямиком направился к штабу Новороссийской военно-морской базы.

– Разрешите? – проговорил прибывший сочным баритоном, осторожно приоткрыв дверь в кабинет Холостякова и зайдя внутрь, не дожидаясь разрешения.

Георгий Никитич, похоже, всю ночь сидевший над картой, поднял на вошедшего уставшие глаза давно не высыпавшегося человека и, выронив из невольно разжавшихся пальцев карандаш, на несколько секунд застыл в изумлении. Прибывший лёгким движением вскинул руку к виску и продолжил:

– Майор Куников по приказу…

Завершить начатый доклад он не успел. Холостяков выскочил из-за стола и, подбежав к майору, крепко обнял его за плечи со словами:

– Цезарь! Ты ли это? Глазам своим не верю! Как добрался? Как здоровье? Тебя уже выписали из госпиталя?

– Жить буду… – отмахнулся Куников. – Врачи всё никак не хотели отпускать, но выписали в итоге, не без боя, конечно, из своей курортной богадельни. Вот только воевать пока не велят. Полюбуйся!

Он вынул из внутреннего кармана кителя аккуратно сложенный документ и протянул командиру базы.

– «До конца года только в прифронтовой зоне», – процитировал Куников, видимо, так сильно задевшие его слова, что запомнил их наизусть.

– Понятно… – сказал Георгий Никитич, внимательно изучая бумагу. – Значит, командиром третьего боевого участка противодесантной обороны. Хорошо. Строго-то говоря, это и не совсем прифронтовая зона, – усмехнулся он. – Хотя есть у нас здесь, конечно, места и погорячее. Так что возможностей поберечь себя для больших дел в любом случае будет больше, чем у некоторых. Радуйся!

– Да чему же радоваться? – удивился Цезарь, в сердцах всплёскивая руками. – Я им русским языком говорил, что командовал батальоном. Просил их отправить меня обратно к моим ребятам. А они ни в какую, мол, в противодесанте ты нужнее. Так и не договорились. На том и уехал.

Мягкая лучистая улыбка, не покидавшая губ Холостякова с момента встречи, внезапно спала с помрачневшего лица.

– Нет больше твоих ребят, Цезарь… – через силу выговаривая каждое слово, понуро проговорил он. – Батальон почти полностью погиб в начале сентября у цементных заводов и был расформирован из-за невосполнимости потерь.