Последний рубеж

Долго бойцов упрашивать не пришлось. Они организованно, с военной четкостью, выполнили приказ — свернулись и рванули гуськом в коридор. Их кованые подошвы гулко и по-уставному вразнобой застучали по металлическим плитам. Маршал пристроился последним. Уже из коридора он крикнул:

— Сэр, у вас полторы минуты, чтобы взять у него автограф!

«Целая вечность», — подумал Харднетт.

Видя, как в секунду опустело помещение, и не понимая, что происходит, Минд истошно — будто дизентерийный страдалец у заколоченных дверей сортира — заорал:

— Куда, сволочи?! Бот мне! Немедленно!

— И деньги? — вытирая пот со лба, спросил Харднетт.

— Да, и деньги! — вспомнил Минд.

— И жизненный ресурс от Фонда Мафусаила?

— И ресурс!

— Майонез тебе по всей морде.

— Чего?

— И его же клизмой — в слив.

Не сразу, но сообразив, что над ним издеваются, причем в циничной форме, Минд, сорвался на фа-диез второй октавы:

— Я его пырну! Слышишь, ты?! Пырну!

— Давай, — спокойно разрешил Харднетт. — И сдохни.

Обнаружилось, что подыхать несостоявшийся «оскароносец» не желает. Напротив, он был не прочь, чтобы это шоу длилось вечно. Только шоу пошло не по его сценарию. Мало того, оно явно подходило к концу. И Минд это почувствовал. Всем своим подлым нутром.

— Ты что, не будешь меня уговаривать? — спросил он с тревогой.

Харднетт хмыкнул и покачал головой:

— Я?.. Нет. Я тебя не буду уговаривать. Пусть тебя «Глоззган» уговаривает. Он это дело любит.

— Кто такой Глоззган? — опрометчиво поинтересовался Минд.

— Коллега, ваш выход, — объявил Харднетт, выхватывая пистолет из кобуры. Вскинул, навел и с вылетевшей откуда-то из подсознания присказкой «не тварь я, лицензию имею» утопил спусковой крючок.

Звук выстрела в помещении, обшитом керамическими огнеупорными плитами, был подобен грому горного обвала.

Минда откинуло на бронированную дверь с такой силой, что внутри него что-то хрустнуло. Похоже, перебило позвоночник о штурвал ручного привода.

Мертвый артист вышел из образа и стек на пол как растопленный шмат пластилина.

Освобожденный от захвата Проводник крутанулся на полных триста шестьдесят и шлепнулся на задницу. Он был жив и невредим. Только слегка оглох. Хлопал испуганно глазами, собираясь заплакать. Полковник знал, что допустить этого нельзя. Никак нельзя. Мигом подбежал, присел рядом и стал, поглаживая ежик пепельных волос, уговаривать, крича прямо в ухо:

— Не плакать, Лелик! Все теперь будет хорошо. Только, братишка, не плакать. Нельзя тебе плакать. Никак нельзя. Не будешь? А, Лелик?

Даун разок только шмыгнул носом и кивнул: ладно, не буду.

— Вот и славно, Лелик, — похвалил его Харднетт. — Вот и молодчина! С днем рождения тебя, Лелик! И нас всех, идиотов, тоже. — Не переставая гладить парня по голове, полковник обратился к Донгу: — Кэп, Проводник готов к подключению. Где тут у вас дистанционный порт?

— Слева от входной двери, — бесстрастным голосом подсказал капитан. — Распределительный щит видите?

— Есть такое дело.

— Под ним блок…

— Небольшая серая коробка?

— Она.

— Отлично, — сказал Харднетт и распорядился: — Снимайте крышку с фиксаторов.

— Уже, — ответил капитан.

В ту же секунду хлопнули пиропатроны и крышка отлетела в сторону.

— Есть доступ! — крикнул Харднетт. — Работаю.

— Фидер Проводника красный, — подсказал Донг, после чего предупредил: — У вас двадцать пять секунд.

Полковник поднял и закинул Лелика на плечо. Подбежал к щиту и усадил Проводника на пол. Прислонил к стене. Размотал два из пяти имеющихся в наличии фидера. Красный в соответствии с указанием размотал для Лелика, зеленый — для себя. Зеленый — цвет что надо. Зеленый — цвет жизни. Цвет замзам-колы.

Лелика подключил с ходу, а вот в порт своей «сопелки» никак попасть не мог — отросшие волосы слиплись от пота и здорово мешали. Чертыхался-чертыхался, но никак. Ни в какую!

Зная, что время на пределе, он поторопился — сам сдохни, но гражданских спаси! — бодро доложить:

— Мы готовы, кэп. Врубайте программу.

Только после этого — видимо, от предельного отчаяния, — Успел воткнуть штырь и в себя. В ту же секунду пошел стандартный диагностический опрос, после которого мастер защиты перешел к специальной процедуре. Стал уточнять, кто подключен к порту — человек или компьютер. Важная проверка. Если человек — норма. Если кто-то умудрился пронести на борт и подключить компьютер — не норма. Какая может быть, к черту, норма при вероятности заражения вирусом или попытки программной атаки? Это никакая не норма. Это отбраковка контакта.

— Все ли то, что зримо мне или мнится, сон во сне? — спросил у Харднетта встроенный в программу мастера защиты генератор случайных вопросов.

Отвечать можно было что угодно. Суть ответа неважна. Тут важно не что отвечаешь, а как. Впрочем, о том как отвечать тоже не стоит задумываться. Все равно реакция на вопрос будет сугубо человеческой. Никакой нейрокомпьютер ее моделировать не умеет. Так же, как и человек не способен изобразить реакцию нейрокомпьютера. Компьютер есть компьютер. Человек есть человек. И никогда тот не станет этим, а этот — тем. Что бы они там о себе ни думали.