Последний секрет

– Зачем страдать? Ради чего отказываться от удобств и наслаждений? Уверяю вас, борьба за удовольствие не так уж очевидна и не является заранее выигранной. Эпикур говорил: «Смысл жизни в бегстве от страдания». Но взгляните, сколько людей из сил выбиваются, приводят притянутые за уши объяснения, лишь бы погрузиться в скорбь и гордо ее переносить!

– Наверное, это тоже своего рода удовольствие – сетовать! – мрачно замечает Исидор.

Миша указывает им на место в музее, именуемое, судя по табличке, «Галереей подвигов». Там развешены фотографии людей, лакомящихся мясом с вертела на вершине вулкана и принимающих массаж от рук миловидных азиаток.

– Удовольствие – это еще и подготовка, – объясняет Миша. – Иногда ради какого-то особенного блюда члены нашего клуба голодают по два дня. Кроме того, мы, как показано на этих фото, поднимаемся на вершины вулканов, чтобы слушать музыку, и занимаемся любовью под водой, с аквалангами. Желание удовольствий, кроме всего прочего, обостряет изобретательность.

Они минуют портреты великих адептов удовольствия: Бахуса, Диониса. На гравюре изображен молодой Рабле, не забыт и его девиз: «Делай, что хочешь». Здесь же слова Лабрюйера:[4] «Прежде чем обрести счастье, надо засмеяться. Хотя бы от страха умереть, не засмеявшись».

– Великие эволюционисты XIX века, такие как Герберт Спенсер и Александр Бейн, хорошо все это понимали и считали тягу к удовольствию элементом естественного отбора. Уже тогда они ввели понятие «выживание наиболее приспособленного к наслаждению», гораздо более тонкое, чем «выживание сильнейшего».

На очереди внушительная библиотека, где теснятся тома с выразительными названиями, рассортированными по категориям: «простые удовольствия», «сложные удовольствия», «удовольствия в одиночку», «удовольствия в группе».

– Здесь мы пытаемся составить исчерпывающий список всего, что приносит удовлетворение: от расчесывания места комариного укуса до космического полета, не исключая чтения газеты в кафе, прогулки по берегу реки, купания в молоке ослицы и кидания камешков рикошетом. Приходится смиренно признать, что успешная жизнь – это не что иное, как собрание маленьких приятных моментов.

– Выходит, худший враг удовольствия – счастье! – заявляет ударившаяся в философию Лукреция.

Директор CIEL проявляет к этому высказыванию живой интерес:

– Без сомнения! Счастье – абсолют, которого надеются достичь в будущем. Удовольствие относительно, зато оно возможно здесь и сейчас.

Миша приглашает их пройти к бару, охраняемому ливрейным мажордомом, и заказывает некую зеленую массу в окаймлении розовой массы с каплей цвета охры.

– Что это?

– Попробуйте.

Лукреция высовывает острый язычок. Пока что она ничего не чувствует. Обычно кончик языка реагирует только на сахар, содержание которого должно быть не менее половины процента, иначе вкус не чувствуется.

Лукреция корчит недоуменную гримасу, но Миша настаивает. Тогда она берет ложечку и опасливо, как лекарство, съедает несколько граммов подозрительного разноцветного кушанья. Пухлые губки смыкаются, во рту происходит работа. Для большего эффекта она жмурится. Язык покрыт маленькими розовыми бугорками-сосочками. В каждом находятся вкусовые почки – пучки яйцевидных нервных клеток с порами. Транслируемое от них в мозг ощущение интерпретируется как вкус пищи: сладкий, соленый, кислый, горький. Кончик языка проводит разделение на сладкое и горькое, соленое и кислое определяют его боковые поверхности.

В предложенном блюде Лукреция находит сладость и соль, но не горечь и не кислоту.

– Вкусно, – соглашается она. – Так что это?

– Японское кондитерское изделие из красной фасоли. Я не сомневался, что вам понравится.

Исидор, твердый сторонник классических сладостей, просит фисташковое мороженое со взбитыми сливками.

– Вы любите сливки? Ничего удивительного, ведь у них вкус материнского молока. Мы беспрестанно стремимся деградировать, превратиться в младенцев и снова представлять одно целое с матерью и с вселенной. Это сулит могущество. До девятимесячного возраста младенец воображает, что он – это все сущее. Мы испытываем ностальгию по этой иллюзии и отчасти находим ее в сливках.

Исидор размешивает мороженое, превращая его в аппетитную кашу из фруктов и сливок.

– Финче… Сэмми часто говорил о мотивации, – небрежно бросает он.

– Зачем мотивация? Поговорим об удовольствии, – отвечает Миша. – Прекращение боли – удовольствие. Есть, спать, пить, заниматься любовью – удовольствия. Сэмми не был помешан на мотивации, его больше занимало удовольствие. Но само это слово сегодня вызывает столько подозрения, что он не рисковал его произносить. Тем не менее я убежден, что именно это слово сидело у него в голове, когда после победы над Deep Blue IV он твердил про мотивацию. Его смерть доказывает это убедительнее всего. Должен вам сказать, что эта формула вошла в наш жаргон: «финчеризоваться» значит умереть от экстаза в разгар любовного акта.

– Вы полагаете, что он скончался от любви? – спрашивает Лукреция, прочтя у себя за спиной очередной лозунг: «Лучше грех, чем лицемерие».