Последний шаг

— «Мы прошли в спальню, где за стопкой книг я спрятала оставленный Кодруцем конверт. Выразив мне соболезнования, адвокат объяснил цель своего визита. Он пришел не от себя, а по поручению военного трибунала. Он сообщил мне, что на основании решения трибунала завтра, в девять часов утра, на квартиру осужденного прибудет представитель трибунала, чтобы произвести конфискацию его движимого и недвижимого имущества, и что я вместе с ним должна там присутствовать. Сообщив мне это, он хотел тут же уйти, но я со слезами на глазах уговорила его рассказать, как проходил процесс и как вел себя Кодруц. Он попытался увильнуть от ответа, но в конце концов сказал, что против Кодруца были выдвинуты тяжелые обвинения в измене родине, в шпионаже в пользу врага. Он также добавил, что били представлены неопровержимые доказательства вины Кодруца и что в условиях войны приговор мог быть только один — расстрел. Кодруц с гордостью признал, что занимался шпионажем против рейха, и поэтому ему, как адвокату, было очень трудно защищать его. Он смог лишь формально выдвинуть смягчающие вину обстоятельства. После зачтения приговора Кодруц воскликнул: «Да здравствуют Объединенные Нации!» — и категорически отказался обратиться с просьбой о помиловании к его величеству королю или к маршалу Антонеску».

Лучиан замолчал и исподлобья бросил взгляд на полковника Панаита, а Фрунзэ, воспользовавшись паузой, спросил:

— Почему он отказался? Ведь суд состоялся в июле сорок четвертого года, а через месяц грянули события двадцать третьего августа. Если бы он попросил короля или Антонеску о помиловании, мог бы выиграть время…

— Не следует забывать, что Кодруц был адвокатом, — напомнил Панаит. — Он, наверное, хорошо понимал, что у него нет никаких шансов, поэтому и решил погибнуть с возгласом «Да здравствуют Объединенные Нации!».

— Значит, — вставил Лучиан, — группа «Про патрия» боролась за дело Объединенных Наций, за выход Румынии из войны против Советского Союза?

— Кажется, да, — согласился Панаит не совсем уверенно. — Наше расследование может пролить свет и на это.

Лучиан продолжал читать:

— «Я обещала, что на следующий день, в девять утра, буду на квартире Кодруца. Я была пунктуальна, и они тоже. Кроме адвоката Брашовяну я увидела там господина Тудора Петреску, представителя военного трибунала. Я знала, что квартира сына опечатана, и все же при виде печати мне стало плохо. Еще тяжелее было обнаружить, в каком беспорядке оставлена квартира после обыска — будто вандалы прошли. На месте остался один-единственный предмет — фотография Нормы Тейлор.

В присутствии адвоката господин Тудор Петреску сообщил мне, что на основании приговора все имущество осужденного Ангелини Кодруца, за исключением одежды, конфискуется в пользу государства. Господин Петреску спросил, что я собираюсь делать с фотографией актрисы. Я ответила, что с радостью уступлю ее государству, и тогда он, к моему удивлению, попросил подарить фотографию ему. Пусть любуется, если она ему так нравится. Я никогда не одобряла связь Кодруца с этой аморальной женщиной, да к тому же еще певичкой варьете».

— Я на месте Петреску тоже, наверное, попросил бы фотографию Нормы Тейлор, — признался Фрунзэ.

Панаит с упреком буркнул:

— Хватит, не перебивай!

— «В то время как господин Петреску составлял опись вещей в ванне, адвокат подошел ко мне и тихо, так, чтобы не слышал представитель трибунала, заговорил. Он хотел узнать, правда ли, что меня приглашал к себе прокурор Протопопеску и вручил конверт. Я сказала, что правда. Но он не довольствовался этим и хотел выяснить, что же было в конверте. Я ничего не ответила. Мне стало горько, и я пожалела, что именно он, а не кто-нибудь другой был защитником Кодруца».

Тут Лучиан сам прервал чтение, воскликнув:

— Хорошо бы найти этого адвоката!

— Если он пережил войну, — высказал сомнение Фрунзэ.

— Если он жив, ему сейчас, должно быть, лет шестьдесят, — уточнил Панаит и подал знак Лучиану продолжать чтение.

— «Составили протокол. Я взяла из квартиры Кодруца все, что разрешал закон. Господин Петреску спросил меня, что я собираюсь делать с таким обилием костюмов и белья. Он буквально позеленел, когда услышал, что я собираюсь все раздать. Меня очень огорчило, что во всей квартире не нашлось ни одной моей фотографии, фотографии Кодруца или Сэфтики. Только фотография той потаскухи…