Последний шаг

Двадцать четвертое января тысяча девятьсот сорок шестого года. Под вечер зашел господин Митфорд, предварительно предупредив меня по телефону о своем визите. Такой же чинный, внимательный, он передал новое письмо от Кодруца. Оно было коротким. Я читала и будто слышала голос сына. Он сообщал, что у него все хорошо, что здоров и радуется каждый раз, когда господин Митфорд рассказывает ему обо мне. «Возможно, что в ближайшее время мы увидимся: или я приеду в Румынию, или ты приедешь сюда». В заключение он сообщил, что если я хочу, то могу написать ему. Впрочем, и господин Митфорд на этот раз заявил, что готов передать письмо Кодруцу, добавив, что, к сожалению, сам не сможет зайти за ним и поэтому просит принести его в гостиницу на следующий день, часов в одиннадцать. Он будет меня ждать.

Всю ночь я мучилась, не зная, писать или не писать Кодруцу по поводу его конверта. В конце концов решила написать, но не в открытую, а намеком: «Конечно, сыночек, ты причинил мне много горя, я пролила море слез, но искра надежды у меня осталась. Для этого только я и живу. Я ее сохранила и берегу, ведь таково было твое последнее желание». Я убеждена, он поймет, что я имею в виду.

Двадцать пятое января тысяча девятьсот сорок шестого года.

Приятно иметь дело с джентльменами! В одиннадцать часов Митфорд ожидал меня в холле гостиницы. Я передала ему письмо. Он пригласил меня на чашечку кофе, но я отказалась. При расставании он поцеловал мне руку. Господи, скорее бы пришел ответ от Кодруца! Вечером, дома я получила новую посылку с продуктами.

Двадцать третье февраля тысяча девятьсот сорок шестого года. Никогда не знаешь, откуда ждать сюрприза. Я стала скучать по господину Митфорду. Прошел месяц, и я уже с нетерпением ждала вестей от него. И тут неожиданно позвонила Норма Тейлор. Я и забыла о ее существовании. С того дня, когда из письма, доставленного господином Митфордом, я узнала, что мой сын жив, я не вспоминала о ней. Ее телефонный звонок меня удивил, тем более что я ее никогда не видела. Думаю, она знала от Кодруца, как я ее презирала. Она сообщила мне, что приехала из-за границы и что у нее для меня важная новость. Мы разговаривали по телефону часов в одиннадцать утра и условились, что она зайдет ко мне вечером.

Она была точна. Из окна я увидела, как она выходила из лимузина. Она приехала одна. Я пошла встретить ее. И на фотографии она была красива, но в жизни оказалась во много раз красивее. Я уже не испытывала к ней враждебности. Пригласила ее в столовую. Она смотрела на меня, и в глазах у нее стояли слезы. Почувствовав мою сдержанность и настороженность, она сразу перешла к делу. Больше года они живут с Кодруцем под одной крышей. Где? Этого она не имеет права говорить. Потом она передала мне весточку от Кодруца — ответ на мое письмо, отправленное с Митфордом.

У Кодруца все по-прежнему хорошо. Здоров. Прочитав мои строчки, заплакал. Что касается «надежды», то он писал: «Дорогая мама, у меня уже нет причин сохранять в силе свое «последнее желание». Или передай конверт Норме, или уничтожь его при ней. Это необходимо сделать. Сейчас у меня нет другого желания, как привезти тебя сюда, ко мне, и просить о благословении для нас с Нормой. Она скоро разведется, и тогда мы сможем вступить в брак». Норме содержание письма было известно. Она ожидала, что я стану ласковее с ней, своей будущей невесткой, но в данном случае она ошиблась. Я не такой человек, чтобы легко менять свои взгляды. Я объяснила ей, что конверт не дома, а в сейфе, в Национальном банке. Это ее позабавило. Я попросила Норму зайти ко мне завтра, во второй половине дня, и тогда мы решим, как нам поступить. Об их предстоящей женитьбе я не обмолвилась ни словом. Письмо Кодруца я хотела сохранить у себя, но она, как и господин Митфорд, сказала, что это невозможно, и сожгла его. Пообещала прийти ко мне завтра, часов в шесть.

Двадцать четвертое февраля тысяча девятьсот сорок шестого года. Я взяла из Национального банка конверт Кодруца и свои драгоценности. А зачем теперь их оставлять там? Сразу после обеда Сэфтика с Григоре ушли из дома. Я осталась одна ждать свою будущую невестку. Мною овладело нетерпение. Но она не пришла ни в шесть, ни в семь, ни в восемь. «Вероятно, с ней что-нибудь произошло, — подумала я, — но в любом случае вежливость обязывает предупредить или извиниться». В восемь часов я почувствовала, как меня охватывает страх за конверт. Я спрятала его на кухне под ящиком с картофелем.