Последний шаг

Двадцать пятое февраля тысяча девятьсот сорок шестого года. Весь день прошел в мучительном ожидании. От Нормы никаких вестей. В голову лезли разные мысли. Несколько раз я хваталась за телефон, чтобы позвонить ей, но так и не позвонила — боялась допустить какую-нибудь оплошность. Я извлекла конверт из-под ящика с картофелем и спрятала его в старом шифоньере в кладовой.

Двадцать шестое февраля тысяча девятьсот сорок шестого года. Я весь день не выходила из дому: прислушивалась к телефону и наблюдала за улицей. Григоре вернулся с работы и принес позавчерашнюю газету «Семналул». На первой странице крупными буквами было напечатано: «Любовная драма в столице. Известный политический деятель Кристиан Панайтеску-Слэник пятью пулями застрелил жену, а затем пустил себе пулю в лоб». Читать дальше у меня не хватило сил. И Григоре я не разрешила рассказывать о подробностях. Всю ночь я простояла на коленях перед иконами, молясь за грешную душу Нормы и за здоровье Кодруца.

Седьмое июля тысяча девятьсот сорок шестого года. От Кодруца не поступало вестей. Прошло четыре месяца после визита Нормы Тейлор и два года после «похорон» Кодруца. Что предпринять? Пойти на кладбище? У меня нет больше сил… Конверт я спрятала. Может, завтра или послезавтра кто-нибудь явится от Кодруца и попросит его отдать? Я поняла, что конверт можно уничтожить только в присутствии человека, явившегося от Кодруца. Сэфтика ничего не знает. Спросила меня, в котором часу пойдем на кладбище. Я сыграла роль по всем правилам и расплакалась. Где же ты, Кодруц, сыночек мой? Почему ты мне не пишешь?» Этой записью заканчивается дневник Марии Ангелини, — сдавленным голосом сказал Лучиан.

В кабинете повисла гнетущая тишина. Взгляд полковника оставался прикованным к кончику карандаша. Фрунзэ как будто прилип к спинке стула, его руки бессильно свешивались. Пораженный странным молчанием, Лучиан не решался выпустить из рук тетрадь. Только полковник словом или знаком мог снять это оцепенение. Но он, будто зачарованный, глядел на карандаш и не спешил. Так прошло несколько нестерпимо долгих, мучительных минут.

Наконец Панаит поднял голову, и на его лбу резко обозначились две глубокие складки. Он тоже откинулся на спинку стула, опершись о край стола, и заговорил так тихо, будто его голос с трудом преодолевал плотную завесу тишины.

— В конце концов, какая связь между Тибериу Пантази и делом Кодруца Ангелини?

Слова полковника прозвучали как вопрос и в то же время как предупреждение: надо быть настороже, в этом причудливом переплетении судеб может скрываться нить, связывающая этих двоих, соединяющая прошлое и настоящее.

— Разрешите, товарищ полковник? — обратился к нему Лучиан и осторожно положил тетрадь на стол.

Полковник утвердительно кивнул.

— Я хотел бы напомнить, что завтра, в шесть часов, Павел Дюган явится к Марии Ангелини, чтобы забрать конверт. Нам остается лишь ждать. Может, после этого визита мы решим хотя бы один из многих вопросов.

Лучиан еще не уловил, как оценивает перспективу завтрашнего дня полковник, а в разговор уже вступил Фрунзэ:

— Я напомню некоторые исходные данные… — Он говорил как человек, раздраженный недальновидностью своих собеседников, не удостаивая их даже взглядом. Он не отрывал глаз от зажигалки и пачки сигарет. — Во-первых, процесс при закрытых дверях. Во-вторых, закрытый гроб. В-третьих, дело военного трибунала исчезло из архива, как и другие документы. В-четвертых, последнее желание осужденного на смертную казнь, который после приведения приговора в исполнение оказался где-то за границей…

— Что ты хочешь этим сказать? — прервал его Панаит.

— Я хочу спросить: Кодруц Ангелини жив или мертв? Из дневниковых записей Марии Ангелини можно с уверенностью сделать вывод, что процесс Кодруца Ангелини был не чем иным, как инсценировкой. — Глаза Фрунзэ горели. Будто прокурор, зачитывающий обвинительное заключение, он вытянул руку, указал на лежавшее перед полковником раскрытое дело и безапелляционным тоном закончил: — Но что-то у авторов инсценировки не получилось. Не нам, народной власти, было адресовано завещание. И вот теперь благодаря этому завещанию мы можем раскрыть план, который был задуман в далеком прошлом, чтобы стать реальностью в настоящем. Для того чтобы убедиться, что дело обстоит именно так, предлагаю потребовать проведения эксгумации. Я уверен, что мы обнаружим в гробу кирпичи! — У Фрунзэ по-прежнему было сердитое лицо. Он вспотел и шарил в карманах, отыскивая платок.

Лучиана разбирал смех, но, сознавая серьезность момента, он сдерживался.

— Ты прав, капитан Фрунзэ, все события подводят к этому, — согласился Панаит, и Фрунзэ тут же просветлел, лицо его приобрело обычное веселое выражение. — Мы запросим у прокуратуры разрешение на эксгумацию.

— Я убежден, что Ангелини жив, — настаивал Фрунзэ.

Лучиан возразил:

— Тебе не кажется, что в этом случае он дал бы о себе знать матери?