Последний шаг

Лизетта Вранча непринужденно опустилась на подушку — она привыкла сидеть в такой позе, при этом она открыла выше колен ноги, но не спешила запахнуть полы халата. Она взяла со стола длинный мундштук, вынула из пачки «Кэмел» сигарету и вставила ее. Фрунзэ услужливо поднес зажигалку. Закурив, она поблагодарила его и пододвинула ему пачку, приглашая закурить. Фрунзэ не отказался.

— Итак, милостивый государь, вы почитатель моего таланта. — В ее словах отчетливо прозвучал вызов: «В таком случае держитесь, я вам покажу!»

— Да, мадемуазель… Хотя до сих пор я не занимался историей театра… («Что это я несу?» — удивился он самому себе.) Я хотел бы в силу моей огромной любви к эстрадному театру взяться за написание истории этого жанра в Румынии…

Лизетта Вранча пристально посмотрела на него сквозь дым сигареты и насмешливо оборвала:

— Ладно, кончайте с этой сказкой для детей. За версту видно, что вы из госбезопасности.

Это была неожиданная атака, и Фрунзэ потребовалось время, чтобы прийти в себя.

— Не смущайтесь, — обратилась она топом дружеского понимания. — И я, если бы была на вашем месте, поступила точно так же…

Фрунзэ улыбнулся и взволнованно спросил:

— Все-таки, мадемуазель Лизетта, как вы раскрыли меня? Чем я себя выдал? Ведь моя любовь к эстрадному театру не выдумка, я действительно одержим им.

Актриса снова улыбнулась пленительной, несколько церемонной улыбкой, как на старых фотографиях:

— Не беспокойтесь. Вы не похожи на агента госбезопасности. Признаюсь, меня приятно удивило то, что вы помните песенку «Я чертенок, вскарабкавшийся на дерево». Просто-напросто мне позвонил какой-то неизвестный и предупредил, что ко мне придут из госбезопасности. Вот и все объяснение! — И она громко рассмеялась.

У Фрунзэ до боли сжалось сердце. «Матей Корвин! Негодяй! — подумал он. — Только он мог это сделать!» Он овладел собой и тоже рассмеялся:

— Когда вам звонили?

— Не имеет значения! — отмахнулась она, как от какого-нибудь пустяка. — Впрочем, в субботу, через три дня, я отправляюсь в Париж. И каждый раз, когда я уезжаю за границу, ко мне наведываются ваши коллеги. — И она многозначительно улыбнулась: — Небольшие поручения… Теперь я слушаю вас. О чем пойдет речь?

Фрунзэ отметил про себя: она выполняет какие-то небольшие поручения и теперь ожидает, что от нее опять чего-то потребуют. «Ну, я покажу этому свистуну!» Он предъявил удостоверение. Актриса, казалось, пришла в восторг от того, что ей представился случай взглянуть на удостоверение офицера госбезопасности.

— Слушаю вас! — сказала она с готовностью, элегантно держа между пальцами, унизанными кольцами, длинный мундштук.

Фрунзэ ничего не оставалось, как начать задавать вопросы, в ответах на которые он был заинтересован. Он, правда, немного огорчился, что исчез такой элемент игры, как «сценический импульс», который питал его вдохновение.

— Среди ваших поклонников имеется некий Санду Чампеля…

— Почему некий? Прежде всего мои поклонники не могут расцениваться как некие лица. Лучшим примером тому служите вы сами… А мой друг Чампеля — майор запаса, значит, старший офицер, так что речь идет не о каком-то третьестепенном лице… — Актриса отчитывала офицера госбезопасности, стараясь сохранять в голосе дружественный оттенок. — Что же вас интересует в связи с ним?

— Когда он был у вас в последний раз?

— Вчера вечером… Явился без предупреждения. Это меня сильно удивило. Обычно он звонит за сутки. На этот раз он пришел внезапно…

— Примерно в котором часу?

Охваченная неясным предчувствием чего-то недоброго, актриса нахмурилась, продолжая держать мундштук между пальцев.

— С ним что-нибудь случилось? — спросила она, чуть помолчав. На ее мраморном лице появилась неподдельная озабоченность. — Полагаю, было половина одиннадцатого.

— Он чем-либо, мотивировал свой приход?

— Да, хотя я его об этом и не спрашивала. Ему представилась возможность поехать в Бран[7], и он зашел попрощаться… Сначала он нанес визит Пашкану — генералу, наполовину свихнувшемуся. И так как это было по дороге, он рискнул зайти без предупреждения. Правда, он пытался перед этим мне позвонить, но вроде бы телефон был занят или испорчен. Однако уж не случилось ли что-нибудь с ним? Вы мне просто обязаны об этом сказать.

Фрунзэ деликатно погасил сигарету в пепельнице. Ему было неудобно сидеть по-восточному, но, что поделаешь, приходилось терпеть. Он пристально взглянул на свою собеседницу. «Некоторые люди, даже когда стареют, остаются красивыми, — с восхищением думал он. — Что общего могло быть между этой красавицей и страшилищем архивариусом?»

— Мадемуазель Лизетта, ваш друг Чампеля покончил жизнь самоубийством.

Актриса вскочила, посмотрела на Фрунзэ, как на сумасшедшего, в волнении сделала несколько шагов по комнате:

— Шутите?

Фрунзэ тоже поднялся.

— У меня нет привычки шутить такими вещами.

— Извините, но… — продолжала она с возмущением, — то, о чем вы говорите, абсурд! Немыслимо!.. Вечером он был у меня. Попрощался… Боже! — Она внезапно замолчала. Сигарета в мундштуке погасла, и она нервным, но уверенным движением вновь зажгла ее.