Они подъехали к ресторану в тот самый момент, когда участковый уже собирался уходить. Увидев Фрунзэ, он не стал ждать, когда его позовут, и бодро направился к выходу.
— Ну как? — Офицер серьезно посмотрел на капитана.
Фрунзэ сердито сощурил глаза и сказал:
— Послушай, ты зачем ей звонил? Зачем предупредил, что я приду?
Лицо Матея Корвина вытянулось, стало сосредоточенным, потом приняло угрожающее выражение.
— Товарищ капитан! — возмутился участковый. — Вы отдаете себе отчет, в чем меня обвиняете? Или, может быть, думаете, только вы принимали присягу? Вы могли бы сначала спросить меня, звонил ли я этой чокнутой, а не обвинять с ходу… Что касается этой актрисы, то даю честное слово, я ей не звонил. Я что, с ума сошел? Пойдемте к начальнику отделения?
Фрунзэ понял, что допустил ошибку, и довольно серьезную. Он поспешил извиниться и объяснить Матею Корвину, в какую ситуацию попал.
— Она мне ясно сказала: «…Мне позвонил какой-то неизвестный и предупредил, что ко мне придут из госбезопасности».
— Вы спросили, в котором часу ей звонили?
Фрунзэ стало стыдно, что он заподозрил офицера милиции, поверив на слово актрисе, и даже не задал ей необходимых вопросов. Он еще раз попросил извинения у Матея Корвина, признав его упреки справедливыми.
— Вот видите! Вот видите! — восклицал участковый уже более примирительным тоном, но от приглашения подвезти его до отделения милиции отказался.
Пока Фрунзэ развлекался чтением афиш, выставленных на обозрение в «салоне», а одновременно и «музее» актрисы Лизетты Вранчи, полковник Панаит вызвал Лучиана, чтобы вместе прослушать беседу с бывшим журналистом Траяном Никоарэ, записанную на магнитофонную ленту.
— Стоит послушать! — весело сказал полковник, вспоминая визит бывшего репортера. — Он типичный представитель газетчиков прошлого, нахал и пройдоха. Его вышвырнешь за дверь, он к тебе в окно влезет. Староват бедняга и выглядит неважно… Человек довольно любознательный, но циник. Я его спрашиваю: «Вы не против, если мы застенографируем нашу беседу?» «Наоборот, — отвечает, — но я бы предпочел, чтобы наш разговор записали на магнитофонную ленту». «Можно, — отвечаю я, — но почему такое предпочтение?» — «Я никогда не слышал свой голос в записи. Говорят, когда слышишь свой голос, записанный на магнитофон, охватывает такое чувство, будто ты от самого себя отделился». Я удовлетворил его желание. Он был очень взволнован… Не стану воспроизводить всю беседу. Я выбрал отдельные места, которые тебя наверняка заинтересуют.
Начальник возился с магнитофоном, а Лучиан задумчиво следил за его движениями. Он все еще не освободился от образа Чампели, лежащего на кровати со скрещенными на груди руками и свечкой между пальцев. Врач подтвердил предположение офицеров об отравлении и приказал провести экспертизу. Капитан Визиру покинул квартиру бывшего архивариуса только тогда, когда появились санитары и забрали покойника.
Панаит занял место за столом. Слева от него, как всегда, сел Лучиан.
— Теперь послушай! — Панаит включил магнитофон.
«П а н а и т. В репортаже, о котором мы говорили, вы обнадеживали читателей, что на следующий день опубликуете новые сведения о любовной драме на Римской улице. Но не выполнили своего обещания. По какой причине?
Н и к о а р э. Господин полковник, вы всколыхнули во мне уйму воспоминаний. Приятных, и неприятных, горьких и радостных… Я прекрасно понимаю, что вы меня вызвали сюда не на приятельскую беседу, и поэтому буду очень краток.
П а н а и т. Пожалуйста. Кофе, коньяк?..
Н и к о а р э. Спасибо. Я действительно обещал читателям сенсационные подробности, но не сдержал слова, и не по своей вине. Видите ли, мы, репортеры уголовной хроники, по натуре люди непоседливые. У нас не было своего места, мы постоянно находились в движении, совали нос всюду, куда надо и куда не надо. У нас были свои щупальца и даже свои информаторы.
П а н а и т. А как это понимать — у нас были свои информаторы?
Н и к о а р э. Очень просто, господин полковник… Коньяк прекрасный. Спасибо… Мы их вербовали из прислуги, камеристок, кельнеров. Не поверите, у меня даже в полиции были свои люди. Не удивляйтесь! За известную мзду мне звонили и предупреждали: «Маэстро, наш хозяин дает сегодня вечером прием». Или: «Господин журналист, приезжайте срочно на такую-то улицу, такой-то номер дома. Совершено преступление!» Так вот все и делалось, и я всегда был в курсе событий. Хозяин газеты был доволен, я — тоже.
П а н а и т. Ясно.
Н и к о а р э. Из этих источников я узнал — сейчас уже не помню, кто мне сообщил об этом по секрету, — что утром двадцать первого февраля на Северный вокзал восточным экспрессом прибывает красавица актриса Норма Тейлор, жена Панайтеску-Слэника. Сообщение было достоверным, и я, даю честное слово, оказался единственным столичным журналистом, который видел Норму Тейлор выходящей из поезда…
П а н а и т. Ее кто-нибудь встречал?