Последний трюк

– Скучаю… Скучаю по тому, как она пахла утром, после ночи, проведённой за составлением астрономических карт, по запаху длинных свитков пергамента, которыми она пользовалась.

– Вообще-то это был запах чернил. Она сама их делала. Бене-маат не доверяла чернилам, которые торговцы привозили в наш город, – утверждала, что они оставляют на пергаменте кляксы, а её работа слишком точна.

– Точна, – повторил я.

Такое хорошее слово, чтобы описать маму. Каждое слово, которое она произносила, каждый её поступок были так тонко выверены, как будто она провела бесконечные часы, решая, что нужно сделать, прежде чем приступить к выполнению поставленной задачи.

– Она любила тебя, – сказал Ке-хеопс. – Я знаю, это трудно принять, учитывая, чем всё закончилось, когда ты от нас ушёл. Она так и не простила меня за то, что я вынудил её выбирать между верой в меня и желанием защитить тебя. То, что мы связали тебя контрмагией… Она носила этот позор, как шрамы, на всём теле.

– Вот почему она отправилась в Берабеск, не так ли? Чтобы выведать секреты арканистов, которые изобрели надписи, дающие правоверным их силу.

Я поднял правое предплечье.

– Вот что такое сигил огня? Другой вид надписи, разработанный матерью для создания новых способов обойти контрсигилы.

Отец кивнул.

– Ты позволил мне поверить, что она отправилась туда шпионить для тебя.

– Ни один сын не должен нести на плечах груз смерти своей матери.

Мне пришлось стиснуть зубы, чтобы не сказать то, о чём я потом пожалею. В этой истории было ещё кое-что, и я уже почти обо всём догадался, но некая малая часть меня не решалась бросить вызов Ке-хеопсу. Я не хотел расставаться с последней тончайшей нитью, которая всё ещё связывала нас как отца и сына.

– Она спрашивала обо мне? Я имею в виду, в конце?

Ке-хеопс кивнул.

– Проклятие сломило её разум в те последние дни. Ей так хотелось поговорить с тобой, услышать твой голос, попросить прощения.

Он сказал это без гнева, не пытаясь заставить меня почувствовать вину, но я всё равно ощутил боль. Мне не хотелось, чтобы он её заметил, поэтому я начал думать о том, что, наверное, произошло после. Такие мысли слегка меня утешили.

– Шелла рассказала ей, что говорила со мной, не так ли?

Одна из идеальных бровей отца слегка приподнялась.

– Как ты узнал?

– Потому что это же Шелла. Она любит всё исправлять. В основном – людей.

Я представил, как она подошла к постели матери и взволнованно сжала её руку.

«Я сотворила заклинание, мама. Я нашла Келлена и рассказала ему. Он очень далеко, иначе приехал бы повидаться с тобой. Он плакал о тебе, мама, и умолял – да, глупый, высокомерный Келлен умолял – передать тебе, что давно тебя простил. Он скучает по тебе, мама, и очень тебя любит».

Ке-хеопс рассмеялся над возмущённым выражением моего лица.

– Временами моя дочь может быть довольно… предсказуемой.

Я тоже рассмеялся, обезоруженный тем, что отец на мгновение спустился со своего обычного пьедестала главы дома Ке, вспомнив о простых родительских чувствах.

– И мама ей поверила?

Он снова помрачнел.

– Очень надеюсь. Ей хотелось поверить.

Пауза.

– И мне хотелось бы поверить, но я слишком хорошо тебя знаю.

– Странно, – сказал я. – Год назад, месяц назад… может быть, ещё вчера я сказал бы, что ты прав. Кое-что нельзя простить… По крайней мере, мне так думалось. – Я покачал головой. – Я никогда не смогу выкинуть этот образ из головы, даже сейчас. Ремни прикручивают меня к столу, а вы двое стоите надо мной. Игла в твоей руке, металлические чернила капают с неё, впиваясь в мою кожу.

– Я тоже это вижу, – тихо сказал отец. – Я вижу, как моя рука движется, вдавливая иглу в твоё предплечье, рисуя контрсигилы. Я кричу себе, приказывая остановиться, говорю себе, что есть другой путь. Должен быть другой путь.

Я закатал правый рукав рубашки. Когда-то перечёркнутые татуировки казались мне такими уродливыми – отвратительное напоминание не только о том, что у меня отняли, но и о том, кто отнял. Но теперь?

– Я бы никогда не ушёл из дома, если бы вы с мамой не сотворили со мной такое.

– Знаю.

– Нет, я имею в виду…