Последний вечер в Лондоне

Лаура повернулась к нам, держа палец у губ, а затем снова посмотрела в комнату. Стараясь двигаться бесшумно, мы подошли ближе и заглянули внутрь. Возле окна, перед столом, усыпанным письмами Софии, стояла Прешес. На ней было расшитое блестками темно-синее платье. С бретельки свисал ярлык, который делала я. Арабелла уже решила, что это платье нужно поместить в центр выставки, но мне еще нужно было узнать от Прешес его историю. Платье все еще было впору ее высокому и стройному телу, но открытая спина обнажала мягкую, бледную кожу старой женщины. Оно делало ее беззащитной, словно животное, которое, сдаваясь, показывает живот.

По всему полу и стулу валялись письма, выдвинутые ящики стола походили на вывернутые карманы брюк.

– Я не могу его найти. Не могу его найти, – снова и снова бормотала Прешес, копаясь в растрепанной стопке на столе и разбрасывая письма повсюду.

– Дам ей еще минутку, может быть, успокоится сама, – тихо проговорила Лаура. – Иногда так бывает, но я заметила, что, если ее прервать, она расстраивается еще больше.

– Где оно? – закричала Прешес, захлопнув один из ящиков, а затем снова выдвинув его с удивительной силой.

– Она грезит? – спросила я.

Лаура покачала головой.

– Нет, она в полном сознании. Просто… она в своем мире. Она уже минут пятнадцать что-то ищет. Должно быть, увидела что-то во сне, и это встряхнуло ее память.

Я поставила сумки на пол.

– Мне кажется, я знаю, что она ищет. – Я тихо прошла в комнату, к каминной полке, где оставила фотографию Грэма. Я аккуратно подняла ее, а затем приблизилась к Прешес.

Она долго смотрела на меня, затем взяла фото.

– Благодарю тебя. – Она моргнула, словно только сейчас поняла, кто я. – Она – не моя. Я хранила ее для подруги.

– Для Евы?

Прешес кивнула.

– Да. Когда вы найдете ее, прошу, проследи, чтобы она попала к ней.

– Конечно, – проговорила я.

Она перевернула фотографию, как будто впервые увидев надпись на обратной стороне.

– Позвольте узнать, – сказала я. – Это женский подчерк. Евин?

Она бросила взгляд на фотографию, а затем со слабой улыбкой посмотрела на меня.

– Тебе нравится мое платье?

Я переглянулась с Арабеллой.

– Оно красивое. И на вас смотрится великолепно.

Она улыбнулась.

– Я надевала его в то Рождество. Прежде чем… – Она нахмурилась, подбирая слова. – Прежде чем начались бомбардировки.

– Оно до сих пор вам очень идет, – сказала Лаура, прошмыгнув в комнату. – А теперь пойдемте переоденемся во что-нибудь поудобней, хорошо?

Мы смотрели, как Лаура выводит из комнаты Прешес: она расправила плечи, словно готовилась пройти по подиуму.

Оскар, настороженный, видимо, моим присутствием, ворвался в комнату и принялся на меня рычать. Арабелла подняла его и отнесла на кухню, после чего вернулась и схватила меня за руку.

– Пойдем, покопаемся в тех сумочках. На меня, когда в своих сумках роюсь, тоже накатывает ностальгия. Боюсь представить, каково Прешес.

Оставив в фойе сумки, мы двинулись в первую спальню.

– Мой младший брат Джоуи, – сказала я, – однажды оставил на все лето в своем рюкзаке куриную грудку, которую он вскрывал на уроке естествознания. Отцу понадобилось три месяца, чтобы выяснить, откуда взялся запах.

Арабелла наморщила носик.

– Ты не представляешь, как я сейчас рада, что у меня только сестры.

В гостевой спальне, на кровати, стоял раскрытым старинный кожаный саквояж, выставляя напоказ мешанину из одежды, бумаг, бижутерии и косметики. Все это походило на вещи, которые можно было найти в дальних уголках ящиков, – на остатки чьего-то прошлого. Я с легкостью могла представить, как Колин открыл саквояж, чтобы убедиться, что внутри ничего важного нет, а затем оставил его мне и Арабелле для разбора.

Арабелла вынула из саквояжа пару сандалий на высоком каблуке и, скинув свои туфли, попробовала надеть одну из них.

– Малы… попробуй ты.

Я сняла балетки и надела одну сандалию, застегнув ремешок. Поднявшись на ноги, я поморщилась.

– Некоторые из туфель, которые мы нашли, отлично мне подходят, а другие тесноваты. К сожалению, эти из тесноватых, а жаль. Они почти не ношенные и выглядят действительно модняво.

– Модняво? – с улыбкой переспросила Арабелла, когда я вернула сандалии ей.

– Так моя тетя Люсинда называет вещи, которые считает достаточно модными, чтобы их носить. Обычно там есть оборки и блестки.

– Запомню, – произнесла Арабелла, положив туфли возле двери. – Тут я буду складывать вещи, которые, как мне кажется, следует рассмотреть для выставки. – Она вернулась к кровати и окинула взглядом завалы. – Тетя Пенелопа всегда грозится разобрать чердак. Это займет целую вечность – некоторые вещи там хранятся уже миллиард лет. Там в глубине есть самые настоящие доспехи. Я помню, когда мы в детстве тайком играли там, Колин изображал, будто они разговаривают. Пугал меня до чертиков.

Образ Колина в роли чревовещателя с доспехами заставил меня улыбнуться, и скрыть это от Арабеллы я не успела.

Улыбаясь, она развернула саквояж к себе.

– Похоже, тут когда-то были инициалы, но они стерлись. Ни одной буквы не разберу.