Последний вечер в Монреале

Она пыталась подняться, подтягиваясь на металлических перилах, тряся головой.

– Не хочу чаю, – сказала она.

Он взял ее за плечо, чтобы удержать на ногах. Ее серебристая куртка сияла в голубом свете. Он посмотрел в сторону бесконечной улицы Сен-Катрин – открылся вид, как из кошмарного сна: запертые кафе и рестораны, гудящие неоновые вывески и попрошайки, умоляющие о спасении от холода – абсолютно чуждый город. Ему захотелось очутиться в другом месте. Он пожалел, что зашел в бруклинское кафе «Матисс». Почему он не дождался, пока освободится столик? Тогда ему не пришлось бы подсаживаться к Лилии. Почему он был так невнимателен в то утро, когда она ушла, и не остановил ее в дверях? Если бы все предыдущие желания не исполнились, он бы никогда не оказался здесь. Нескончаемое ущербное существование в Бруклине, думал он, неполноценное бытие среди позеров, неоконченных рукописей и лжехудожников, проваленная диссертация и звонки матери, вызывающие угрызения совести, письма несравненного, непревзойденного братца и то были бы предпочтительнее, чем один час такой жизни тут.

– Не понимаю, как ты тут можешь жить, – сказал он.

– А я не могу. Я скоро уеду. – Она стала подниматься по ступенькам, и он приблизился, чтобы снова поддержать ее за локоть. Все было подернуто ледяной оболочкой. Они медленно шагали по забетонированной площади, а по другую руку простиралась пустынная улица Сен-Катрин. – Ты знаешь, что сказала Лилия про этот город?

От этого имени у него все еще сжималось сердце.

– Что?

– Что приезд сюда был излишним. Сказала, что зря уехала из Нью-Йорка.

И тут на бетонной площади бремя веков и континентов свалилось с его плеч. Он внезапно ощутил безумную легкость. Она пожалела, что бросила его. Теперь все это можно исправить. Он как будто мог подпрыгнуть и остаться в воздухе, но вместо этого стоял и стискивал плечи Микаэлы.

– Пожалуйста, скажи, где она.

– Ты отправишься с ней в Бруклин, – сказала Микаэла, – а я останусь здесь.

– Ты только что сказала, что уедешь.

– Лилия была со мной, только чтобы узнать, откуда у нее шрамы на руках. А я с ней – чтобы узнать про аварию. Теперь, когда ты мне рассказал, мне хотелось бы ничего не знать. – Ее голос звучал неровно, и его насторожило нездоровое свечение ее глаз. – Ты их видел?

– Что видел?

– Шрамы, – сказала она.

– Конечно.

– Мать вышвырнула ее в окно. – Она снова пошарила в карманах, прикурила новую сигарету и жутко ухмыльнулась. – Эту часть истории Лилия не знает, не помнит. Частичная амнезия – любопытнейшая штука.

– Боже праведный, – сказал он.

– К счастью, – продолжала Микаэла, – за ночь до этого выпало много снега. И, думаю, это смягчило падение. Наверное, спасло ей жизнь.

– Я не хочу ничего знать. Я только хочу знать, где она.

– Нет, тебе нужно это знать, чтобы ты мог ей рассказать при встрече. Вряд ли я с ней снова увижусь. Так что слушай, это займет секунду-другую. Мать выбросила ее в окно, когда ей было семь лет. Она лежала на снегу, пока за ней не пришел братишка.

– Братишка?

– Саймон. Ему было лет девять-десять. Он рассказывал, что мать билась в истерике, рыдала и куролесила. Позднее она говорила Саймону, что так и не поняла, за что она возненавидела Лилию, что захотела избавиться от нее с такой жестокостью. Но факт остается фактом: она выбросила семилетнюю дочь в окно ночью и оставила лежать на снегу. Причем в Квебеке зимой. В ту ночь, наверное, было так же холодно, как сейчас.

Он молча смотрел на Микаэлу.

– Саймон вышел и подобрал ее. Она упала в глубокий сугроб под окном. Обошлось без переломов, но все руки были в порезах от стекла. Он принес ее в дом и перевязал полотенцами, чтобы остановить кровь, а затем позвонил отцу Лилии, своему бывшему отчиму… он все ему рассказал, чтобы тот ее забрал. Понимаешь? Похищение организовал ее же брат, – сказала Микаэла.

К нему не сразу вернулся дар речи.

– И Лилия этого не помнит?

– Ничегошеньки. Она не знает, что случилось. В доме была аптечка первой помощи. Саймон перевязал сестре руки как умел, отвел наверх и уложил в постель, а сам лег и стал дожидаться в соседней комнате. Он оставил дверь в переднюю незапертой.

Отец Лилии пришел поздно ночью и увидел осколки стекла на снегу, все как Саймон ему рассказывал. Когда она спустилась, отец увез ее прочь. Потрясающе, правда? С этого начинаются воспоминания Лилии: отец бросает осколки стекла в окно ее спальни, и она слышит звон и садится в постели.

– Микаэла, ты должна сказать, где она.

– Довольно близко, пожалуй. Лилия снимает комнату неподалеку. – Микаэла держала сигарету в воздухе. – Моя последняя сигарета, – объявила она. – Сегодня бросаю.

– Хорошо. Ты слишком много куришь.

– Я иду в метро, – сказала Микаэла. Она шагнула вперед. – Тебе в какую сторону?

– Пока не знаю. Ты должна сказать, куда мне идти.

– При чем тут я? – Ее больше занимала сигарета. Она глубоко затянулась, посмотрела на сигарету и бросила, не докурив, в снег.

– Я очень устал, – сказал Илай. – Тут так холодно. Я хочу домой.