Послеполуденная Изабель

Обнаружив пачку сигарет на столе Изабель, я закурил. Отыскал свое нижнее белье, джинсы и футболку и оделся. Потом нашел кофеварку для эспрессо и пакетик потрясающе ароматного кофе и заварил себе напиток. Впервые за несколько недель мне удалось хорошенько выспаться. Я уселся с чашкой эспрессо и смаковал его, затягиваясь сигаретой. Я вернулся к своим фантазиям о настоящей жизни с Изабель – и снова мог лишь представить себе, как сейчас, в разгар ее кризиса, говорю, что она была бы намного счастливее, если бы рискнула и отправилась через Атлантику, чтобы поселиться с бедным студентом-юристом в крошечной мансарде в Кембридже, в штате Массачусетс. Я уже достаточно хорошо изучил свою возлюбленную, чтобы понять: она никогда не отступит от определенного уровня того, что когда-то называла «буржуазным комфортом». И в этом осознании проступил момент предрассветной ясности: не стоит и мечтать о том, что у нас когда-либо будет что-то, кроме этих послеполуденных часов вместе. Хотя Изабель с самого начала говорила мне об этом в своей спокойной, твердой, чувственной манере, теперь я отчетливо понимал: по большей части я не хотел видеть то, что лежало на поверхности. И все твердил себе: в конце концов она поймет, что к счастью ведет одна-единственная дорога, которую мы должны пройти вместе.

Что за чушь.

Нет, давайте не будем слишком строги к себе. Любовь может ввести в состояние воображаемого транса, ошеломляя богатым разнообразием возможностей. Любовь может оборвать такие мечты самым безжалостным образом, швыряя вас о лобовое стекло, за которым скрывается панорама надежды, известная как будущее.

Ага, будущее. Когда вы влюблены, невозможно думать только о том, что происходит здесь и сейчас. Всегда хочется заглянуть вперед, представить себе жизнь вдвоем. Быть парой – значит быть бесконечно одержимым будущим.

Но быть с Изабель означало быть заземленным в абсолютном настоящем. Осознавая, что будущее именно такое, какое оно есть сейчас. Даже в разгар потрясений, стресса и переворота в жизни одного из нас. Таков был момент прозрения после десяти часов беспробудного сна, за второй чашкой эспрессо и очередной сигаретой: признание того, что больше не стоит грезить о жизни с Изабель. Вот она, жизнь с Изабель, и она не выйдет за пределы уже сложившихся ограничений.

Это понимание сопровождалось грустью… но и странным освобождением. Без необходимости будущей моногамии, эмоциональной верности или убеждения в том, что она – «та самая». И все же в этом принятии свободы проступал какой-то подтекст. Осознание, что, если она скажет «да» моему сценарию – будущей совместной жизни, – я с удвоенной решимостью стану хранить верность. Нисколько не сомневаясь в том, что она воистину «та самая»… хотя Изабель поморщилась бы, услышав такое о себе.

– Больше никогда не говори мне, что я – любовь всей твоей жизни, – попросила она через несколько недель после начала нашего романа в прошлом году, когда я действительно сделал такое заявление. – Это рождает худшие ожидания. Обрекает отношения, потому что планка поднята слишком высоко.

Так вот что у нас получалось: она не хотела быть «той самой, единственной», но хотела видеть меня в этом качестве, когда я бывал в ее городе и соглашался на встречи с пяти до семи вечера.