Послеполуденная Изабель

– Но, может быть, в квартире слишком чисто. Или, может, попытка проломить мне башку пепельницей…

Она еще сильнее прижалась ко мне лбом, и ее руки крепко сжали мои плечи.

– Я пойму, если ты сейчас уйдешь от меня. Но это убьет меня, любовь моя. Убей меня, потому что я нездорова. Потому что сегодня вечером я была близка к тому, чтобы выброситься из окна студии. Потому что я не заслуживаю Эмили, не заслуживаю тебя. Потому что Шарль и его семья правы: я неудачница и как мать, и как женщина. И теперь я так подвела тебя.

Она не отстранялась от меня, пока шептала все это. Я чувствовал ее слезы на своем лице. Я ощущал ее изможденность и почти улавливал волны страдания, сотрясающие ее тело. Теперь настала моя очередь притянуть ее ближе. И сказать:

– Пойдем в такси.

Мы молчали все десять минут, что потребовались водителю, чтобы промчаться по пустынным темным улицам. Изабель положила голову мне на плечо, я обнял ее, и она крепко сжала мою ладонь. Когда мы подошли к парадной двери дома на улице Бернара Палисси, она набрала код, взяла меня за руку и повела через двор и вверх по винтовой лестнице. Она не отпускала мои пальцы до самой двери своей квартиры – словно подтверждая, что теперь осознает тот факт, что совершила нечто потенциально разрушительное, непоправимое… и что действительно хотела отпустить меня. Когда она открыла дверь студии, я сразу заметил, что с пола сметены осколки битых стаканов. Как и окурки, пепел и обломки пепельницы.

– Я убрала беспорядок, который устроила, – сказала она, притягивая меня к себе. – Это больше никогда не повторится.

– Все позади, – солгал я.

– Нет, это не так, – сказала она, поглаживая мое лицо. – Это случилось, и мне придется жить с последствиями того, что я натворила, когда высмеивала твою доброту и пыталась причинить тебе боль. Когда…

– Довольно. – Я окутал ее долгим глубоким поцелуем и поймал себя на мысли: впервые не она сказала «хватит», когда разговор зашел слишком далеко.

В следующее мгновение она уже стягивала с меня куртку, свитер, ее руки расстегивали мой ремень. В унисон с ней я расстегивал ее рубашку, мои губы скользили по ее шее, свободная рука поднимала ее юбку. Мы быстро избавились от одежды и упали навзничь на кровать. Она тотчас притянула меня к себе, обхватывая ногами. Шептала мне, чтобы я был как можно нежнее. Позволяя мне проникнуть в нее и задержаться, добравшись до самых глубин. Всякий раз, когда я собирался начать движение вперед и назад, она еще сильнее стискивала меня ногами. Повторяя:

– Не двигайся. Не двигайся. Я тебя не отпускаю.

Но сама она двигалась. Почти неощутимыми толчками вверх, при этом удерживая меня внутри. Эффект был почти галлюцинаторным. Движения самые тягучие, медленные, интенсивные, тогда как наши тела сливались в одно целое, и ее глаза впивались в меня, выражая тоску, влечение, страсть. Нарастающая судорога настигла ее первой, заставила зарыться лицом в мое обнаженное плечо и укусить меня. Я заглушил стон. Взорвался через несколько мгновений. Ошарашенный накалом происходящего, усиленным сумасшедшим напряжением дня и бурлящим во мне коктейлем из потребности, страдания и двойственности переживаний.

– Je t’aime72, – сказала она, когда мы держали друг друга в крепких объятиях.

– Je t’aime, – откликнулся я, только на этот раз в моем признании угадывался невысказанный вопрос.

Почувствовала ли это Изабель? Не потому ли она села на кровати, потянулась за сигаретами и второй пепельницей, спросила, не хочу ли я выпить un mirabelle73. Или вина? В постели с шести часов, я, должно быть, проголодался? Она могла бы предложить сыр и багет, которые купила ближе к вечеру. Может, приготовить мне сырную тарелку?

– Было бы неплохо, – ответил я. – И да, пожалуй, с вином.

Мой тон был, как всегда, спокойным, вежливым. Но я чувствовал и явную отстраненность с моей стороны; такое ощущение, будто я не знал, что делать с женщиной, теперь обнаженной, направляющейся в сторону кухни. Единственная боковая лампа у дивана (включенная Изабель, когда мы вошли) давала косое освещение, придавая этой сцене загадочность, иллюзорность. Во всяком случае, именно так я читал нити света, пересекающие узкие бедра моей возлюбленной, покачивающиеся при ходьбе, отчего мне снова хотелось ее… даже когда другая моя половина задавалась вопросом: можно ли все это повернуть вспять?

– Осторожней босиком, – сказал я за мгновение до того, как она ступила на кафельный пол кухни.

– И то верно. – Она попятилась назад, открывая дверь ванной, где сунула ноги в сандалии, а заодно и накинула халат. – Как ты предусмотрителен.

– Нам сейчас совсем ни к чему заниматься твоими пораненными ступнями.

– Тем более что ты думаешь о том, как бы поскорее исчезнуть.

– Я не говорил, что собираюсь это сделать.

– Но ты так думаешь.

– Я думаю… я очень рад, что ты наконец-то ожила.

Изабель закатила глаза и одарила меня улыбкой, сотканной из веселья и грусти.