Послеполуденная Изабель

Примерно на третьей неделе моей работы я просматривал The Village Voice86 за одиноким японским ужином в забегаловке на 116-й улице, и мое внимание привлек двойной сеанс фильмов Рэймонда Чандлера в кинотеатре The New Yorker на углу 88-й улицы и Бродвея. Был вечер пятницы. Впереди выходные, и в тот вечер я покинул офис в разумное время, в шесть вечера, так что успевал к началу первого фильма в 19:45. В сумке на плече валялись толстовка как защита от кондиционера и пачка сигарет «Голуаз» из картонной коробки, что я купил в модном табачном магазине на Мэдисон-авеню в районе 50-х улиц. Я управился с темпурой, нырнул в сабвей и вернулся на юг, на 86-ю улицу. Кинотеатр The New Yorker располагался в шикарном старинном дворце с маркизой в стиле ар-деко, роскошным интерьером и балконом, где разрешалось курить. Двойной сеанс всегда стоил три доллара. Тем вечером показывали «Это убийство, моя милочка» с Диком Пауэллом и «Стеклянный ключ»: два кинематографических раритета по сценариям Чандлера. Зал был полупустым. Я занял место в первом ряду на балконе. Закурил «Голуаз» и развернул свежий номер газеты «Нью-Йорк таймс». У меня за спиной раздался голос:

– Мужчина, который курит «Голуаз» и не носит темные очки в помещении.

Я обернулся и оказался лицом к лицу с женщиной примерно моего возраста. Каштановые волосы, карие глаза, умная улыбка, красивая в спокойной сдержанной манере. Я улыбнулся в ответ.

– Не хотите угоститься моей «френчи»? – предложил я.

– По словам моего отца – гордого душевнобольного ветерана морской пехоты Соединенных Штатов, – у солдат слово «френчи» обозначало презерватив.

– Мой отец тоже был подбитым морпехом, но как строгий баптист из Индианы он никогда не занимался сексом во время войны.

– Но хотя бы один-то раз после войны это явно случилось.

– Может быть, и два.

– Уверен?

– Ну, я единственный ребенок в семье.

– Становится все интереснее.

Свет погас.

– Спасибо за «френчи», – сказала она, легонько коснувшись моего плеча.

«Это убийство, моя милочка» казался дико устаревшим; второсортный фильм-нуар с ужасающей актерской игрой. Я следил за сюжетом, но меня больше занимала словесная дуэль с соседкой.

– Ну, это определенно не «Глубокий сон», – объявила она, когда пошли титры.

– Да уж, сходства маловато, – сказал я, когда зажегся свет.

– Значит, такой же киноман? – спросила она.

– Когда позволяет время.

– А когда не позволяет?

– Зарыт в книги по юриспруденции.

– Есть вещи и похуже, где можно быть зарытым.

– Например?

– Бальзамирование. Предпринимательство. Учет затрат. Актуарный анализ. Проктология. Не возражаешь, если я украду еще одну твою «френчи»?

– Только если скажешь свое имя.

– Ребекка. А твое?

– Сэм.

– Сэм с шикарными французскими сигаретами. Попробую угадать: ты покупаешь их в Париже, где жил несколько месяцев, прежде чем вернуться домой, чтобы по-американски заняться делом.

– Спасибо, что свела меня к культурному клише.

– Разве не Джордж Оруэлл заметил, что все клише в основе своей истинны?

– Хорошая цитата. И позволь мне угадать: ты училась в Саре Лоуренс, или в Хэмпшире, или еще в каком-то крутом колледже искусств, а теперь работаешь в очень литературном и слишком умном журнале вроде «Парижского обозрения» или «Нью-Йоркского книжного обозрения».

В зале приглушили свет перед началом следующего фильма.

– Я юрист.

И это оказалось истинной правдой, как я узнал позже в дайв-баре Tap-A-Keg на углу Бродвея и 83-й улицы, куда она привела меня после кино. Ребекка Уилкинсон выросла в Небраске, дочь профессора литературы, которого сослали из Новой Англии в университет штата. Ее мать была уважаемой местной поэтессой, но десять лет назад (когда Ребекке было десять) у нее случился серьезный нервный срыв, и с тех пор она стала завсегдатаем психиатрических клиник.

– Отец пьет, у мамы срывы, я единственный ребенок. Все кончилось тем, что я сбежала.

Нью-Йорк всегда был ее мечтой. Выходом из провинции и семейного отчаяния. Ее маяком. Она получила стипендию в Барнард-колледже, где на редкость преуспела. И добилась стипендии на юридический факультет Колумбийского университета. По окончании учебы ей предложили пять разных должностей в ведущих юридических фирмах. Она выбрала «Миллбанк, Риттер и Кейдж», где наряду с обслуживанием корпоративных клиентов высокого уровня занимались социально ориентированной работой на общественных началах.

– Поскольку я работаю там только первый год, пока еще ни одно интересное дело о смертной казни или судебном преследовании кракеров за институциональный расизм в Алабаме не попало на мой стол. Изучаю корпоративные правила и все такое. И получаю деньги. Ты же знаешь, как это бывает: играешь в их игру как коллега в течение восьми лет, создаешь свою клиентскую базу, накапливаешь рабочие часы, выставляя себя трудоголиком, к тридцати пяти годам становишься партнером и начинаешь мозговать, что хочешь сделать со своей жизнью.

– И что ты хочешь сделать со своей жизнью?