– Буду стараться изо всех сил.
Цепляясь за собственную решимость и старательно заглушая протестующий внутренний голос, я подошла к столу и назвала свое имя.
Когда я вернулась, Мэгги сидела на ограде и курила, что мне довелось видеть только однажды, когда она слишком много выпила. Завидев мою машину, она вскочила. Я же не хотела смотреть на нее, пока не припаркуюсь и не поставлю двигатель на ручник. Мэгги от нетерпения готова была бежать к нам, стучать в окно инструктора и прижиматься носом к стеклу, лишь бы увидеть, что он там пишет. Пока инструктор заканчивал отмечать последние пункты в блокноте, я ждала, откинувшись на спинку кресла и прокручивая в голове возможные ошибки: слишком медленно отъезжала с перекрестка, мало смотрела в зеркало заднего вида, слишком прижалась к велосипедисту. Но тут инструктор заявил:
– Рад сообщить вам, миссис Фаринелли, что вы сдали.
Мэгги на моем месте обняла бы его, а я лишь протянула руку:
– Спасибо. Спасибо! Вы меня просто осчастливили!
Впрочем, для меня и это было чересчур.
Я выскочила из машины, размахивая сертификатом.
Мэгги швырнула сигарету на землю, схватила меня за руки и закружила, словно мы с ней были двумя дошкольницами на детской площадке:
– Получилось! Офигенно!
У меня же внутри будто с грохотом распахнулась дверь, наполняя гордостью уголок, где раньше обитала неуверенность.
– Отлично. Завтра же утром поедем за твоим папой, и ты привезешь его к себе в гости, чтобы он наконец-то повидался с Сандро.
Я остановилась.
– Нельзя же так просто нагрянуть и забрать его. Нужно предупредить заранее.
Мэгги пожала плечами.
– Так я позвонила туда еще на прошлой неделе и попросила все подготовить. Знала, что ты сдашь.
– Но они же, по-моему, только с родственниками разговаривают, разве нет?
Она рассмеялась.
– Тоже мне проблема! Я назвалась Ларой Фаринелли и сообщила, что мы хотим забрать моего папу на денек, – произнесла она голосом, весьма похожим на мой. Насколько по-иному могла сложиться жизнь, будь у меня хоть половина ее дерзости.
– А если бы я не сдала экзамен?
– Я бы сама привезла папу к тебе. У меня под рукой всегда есть мама – если что, она заскочит. И лекарства поможет принять, и побудет с Робертом, сколько нужно.
– Думаешь, ему понадобится что-нибудь особенное?
– По-моему, возможность повидать внука и есть самое особенное.
Мне нравился ее энтузиазм, который увлекал меня за собой. Массимо должен был вернуться только завтра. Даже если с папой начнутся сложности, я справлюсь еще до приезда мужа. А когда Массимо вернется, ему придется потерпеть папу всего несколько часов.
На следующее утро мы встали на рассвете, чтобы забрать папу сразу после завтрака в восемь часов, пока он не погрузился в повседневную жизнь дома престарелых. Увидев отца в приемной с горящими от волнения глазами, я и думать забыла о Массимо.
– Я еду домой? А где Ширли?
Я приучила себя блокировать боль, когда слышала, как отец с надеждой и оптимизмом произносит мамино имя. Привыкнув к этому, словно к микроскопической занозе, застрявшей глубоко под ногтем, я почти не ощущала покалывания.
– К тебе домой мы не поедем, зато навестим Сандро. – Я произнесла имя очень медленно, пытаясь увидеть, помнит ли его папа.
Он нахмурился и принялся теребить манжеты куртки. Я словно наугад тыкала во все выключатели, чтобы увидеть, какой из них зажжет лампу.
Я попыталась снова:
– К моему сыну, помнишь?
– У тебя есть сын! – И его старое лицо просияло, а я позволила себе помечтать, как папа сидит и рисует вместе с Сандро.
Потом он заметил Мэгги, и мы сыграли обычный спектакль со знакомством, который невестка, благослови Господь ее сердце, исполнила с самообладанием, как будто делала это в первый, а не в двадцать первый раз. Она взяла папу за руку.
– Роберт, пойдемте со мной к машине, ладно? А Лара пока поболтает с медсестрой.
Папа не переставал меня удивлять.
– С удовольствием. – И он слегка поклонился.
Я не знала, как отец отреагирует, увидев меня за рулем, но Мэгги была великолепна: она села с ним сзади и стала болтать о цветах вдоль подъездной дорожки к дому престарелых. Разительный контраст с Анной. Свекровь в последний раз видела моего папу задолго до того, как он перестал узнавать людей, когда в голове у него еще только-только начинало путаться. И всякий раз, когда он говорил что-то капельку странное, она махала рукой и заявляла: «Я не понимаю, о чем ты говоришь, Роберт», а мой бедный старый отец замирал, копаясь в отказывающих мозгах и выискивая подходящие слова, дабы объяснить свою мысль, а затем и вовсе погружался в молчание, предварительно пробормотав, что в последние дни стал немного забывчив. Но Мэгги, для которой знать моего отца в пору его благополучия было немыслимой роскошью, инстинктивно понимала, как вести разговор на понятные для него сейчас темы.
Заставляя себя чаще смотреть на дорогу, а не в зеркало заднего вида, я слушала папу.