Затем тишину заполняло радио, и я напоминала себе не подпевать. Франческе молчание, воцарившееся в машине, похоже, было по фигу. Возможно, она думала, будто мне нечего сказать. Или сама не знала, о чем меня спросить. А может, я не входила в число людей, о которых она считала нужным задумываться, и ей не пришло в голову потратить пять секунд, чтобы я чувствовала себя комфортно.
Перед тем как выйти из машины, я спросила:
– Ты там многих знаешь?
– Кого вы имеете в виду? – сразу ощетинилась Франческа, как будто я пыталась ее подловить.
– Других участников, их родителей, тренеров, болельщиков.
– Ну, наверное, будет несколько человек с чемпионатов округа. А что?
– Мне просто интересно, как ты будешь меня представлять. Подругой? Женой отца? Мачехой? – Повисла неловкая пауза. Я попыталась пошутить: – Ну, «мачеха», пожалуй, сразу наводит на ассоциации со злой колдуньей из «Белоснежки»: «Давай, душенька, попробуй мое наливное яблочко».
Франческа посмотрела на меня так, словно опасалась, что я могу попытаться взять ее за руку или поцеловать на прощание. Потом пожала плечами:
– Понятия не имею. В любом случае мне пора переодеваться. – И убежала.
Беда в том, что я тоже не знала правильного ответа. Несмотря на самые лучшие намерения, Нико и Франческа оказались по одну сторону забора Фаринелли, Сэм был счастлив в обоих лагерях, а я осталась в одиночестве.
Я последовала за толпой и устроилась на трибуне для зрителей. Куда ни глянь, везде толпились родители с блокнотами и секундомерами. Сюда явно приходили не просто посмотреть, «как там мой малыш научился брассу».
Стояла удушающая жара. К тому времени, как Франческа вышла, у меня вся спина взмокла. Но едва девочка начала готовиться к старту, я не могла оторвать от нее глаз. Лицо стало решительным, наполнилось той же сосредоточенностью, которую я видела у Нико, когда он прикидывал перестановки в саду. И такой же взгляд был у Массимо, когда он пытался учить Сандро играть в регби.
Сразу после свистка Франческа оторвалась от стартовой тумбочки и рванула по дорожке. Мне вдруг ужасно захотелось, чтобы она выиграла, у меня даже бицепсы напрягались в такт каждому гребку. Бо́льшую часть дистанции она шла вровень с другой девочкой, и я мысленно пожелала ее сопернице мучительной судороги. Затем Франческа вырвалась вперед на полкорпуса. Я не могла усидеть на месте. Толпа вокруг начала аплодировать и выкрикивать разные имена: «Давай, Кэти!», «Оливия, шевелись!». А вот Франческе никто не кричал. Тогда я бросилась вперед, вскочила на сиденье первого ряда и перегнулась через барьер:
– Поднажми, Франческа! Она у тебя на хвосте. Дава-а-ай!!!
На повороте падчерица все-таки отстала. Хоть бы она не попала на Олимпиаду, не то я раньше времени окажусь в могиле.
Я размахивала руками и выкрикивала ее имя, желая подбодрить. Господи, да я волновалась сильнее, чем на скачках Гранд-Нэшнл, когда мама поставила наши последние деньги и выиграла.
Оставалось, наверное, не больше десяти гребков, когда Франческа неожиданно поймала ритм и все-таки первой коснулась края бассейна, может обогнав соперницу всего на вершок, но определенно обогнав.
Выйдя из воды, она повернулась, ища меня в толпе. Когда объявили ее имя, я дико замахала рукой и во все горло завопила: «Молодец!», не обращая внимания ни на кого вокруг. Девочка расплылась в широкой улыбке и махнула мне в ответ, победно подняв кулак. Настоящая Фаринелли.
Я снова села, адреналин и волнение все еще струились по жилам, постепенно уступая место смущению: мамы и папы по обе стороны от меня при виде моего «недостойного» поведения чисто по-британски поджимали губы. Неужели я должна была без единого звука постукивать кончиками пальцев по поручню? Мне жутко захотелось снова запрыгнуть на сиденье и еще раз взреветь: «Франче-еска-а-а!» Так, на всякий случай. Но вместо этого я принялась смотреть программку, чтобы узнать, когда у нее будет следующий выход.
Какая-то женщина, сидящая несколькими рядами ниже, все глаза об меня обмозолила. В своем микрорайоне я бы ее, пожалуй, одернула: «Чего таращишься?» Но сейчас возилась с телефоном, отправляя Нико сообщение о замечательном успехе Франчески и сожалея, что его нет здесь и мы не можем во всеуслышание порадоваться достижению его дочери. Я ощутила чувство причастности, прилив гордости, которые меня удивили. В конце концов, девочка-то не от меня унаследовала спортивные гены – к счастью. Я украдкой глянула вниз: не отвела ли женщина взгляд. Нет, еще смотрит. Меня кольнуло раздражение.
А незнакомка вдруг улыбнулась, встала и подошла ко мне. Каштановые вьющиеся волосы обрамляли веснушчатое лицо.
– Здравствуйте. Вы здесь с Франческой Фаринелли?
Пришлось кивнуть.
– Вы ее тренер?
Я рассмеялась:
– Да что вы, нет! Я ее мачеха. Немного переволновалась тут.