Итак, в десять с половиной утра, когда рассеялся туман, Лиза ушла в горы и не вернулась. Последним, кто видел ее живой, был тоже Франц. Она зашла в его пастуший дом, который посещали все туристы, чтобы на полпути к вершине подкрепиться хлебом и молоком. Для него это был хороший приработок. Кружка молока с хлебом стоили одну крону. Лиза тотчас ее заплатила, не дожидаясь, пока ей подадут хлеб и молоко. На ужасном немецком языке, с трудом подбирая слова, она спросила, сколько времени займет остальной путь. Франц отвечал ей, что обычно на это уходит часа два, но идти ей теперь не стоит, она и так припозднилась, а скоро опять пойдет дождь. Но она не понимала по-немецки. Тогда Франц подошел к настенным часам и показал ей на стрелках, быстро вращая указательным пальцем поверх циферблата. “Поздно, – еще раз сказал он, – вы не успеете до дождя. Возвращайтесь обратно”. Она поняла так, что нужно поторопиться. Отказавшись от хлеба и молока, она вышла за дверь, оставив пастуха в недоумении. Он заметил на столе монету, схватил и выбежал наружу. Но русская уже скрылась за поворотом тропы…
Франц отказался участвовать в поисках девушки. Этим он удивил всех, потому что лучше всех знал эти места, а награда за находку была назначена немалая. Плюс обязательные деньги по таксе. Но он заявил: “Не мое дело искать мертвых”.
“Откуда вы знаете, что она мертва?” – спросил его родственник этой девушки, смешно похожий на гвардейского офицера. “Не могу этого объяснить, – ответил ему Франц. – Но если вы меня в чем-то подозреваете, скажите об этом в полиции”.
Почти месяц, пока искали тело, Франц провел в небывалой тоске, какой не испытывал прежде. Утром, перед тем как отправиться на пастбище, и вечером, возвращаясь обратно, он смотрел на настенные часы. Они остановились через два часа после того, как эта русская покинула его дом. В этом не было никакой мистики. Просто он забыл их завести. Мистика была в том, что от часов пропал ключ, и завести их теперь не было возможности. Каждый раз, когда он смотрел на часы, в его голове возникала одна и та же картинка.
Он быстро крутит пальцем поверх циферблата, будто подгоняя на нем стрелки. И – выражение ее лица при этом.
Когда через месяц после поисков Лизы он заметил тело на уступе водопада, то не на шутку испугался. Он вспомнил вопрос родственника и подумал, что его заподозрят в убийстве. Наверное, молодой человек уже сообщил в полицию о своих подозрениях. Слава богу, на девушке были ее серьги. И не было следов насилия.
Вечером того же дня к нему пришел начальник общины и спросил, почему он не явился за наградой. Франц удивился: “За что? Ведь я ее не искал!” “Это не твоего ума дело, Франц, – сказал старшина. – Как видно, ты родился в рубашке! Моя обязанность передать тебе эти сто крон. Не отдавать же их обратно русским”.
На следующий день Франц пошел в костел, вручил деньги священнику и попросил его помянуть Елизавету Дьяконову 2 ноября, в День всех усопших. “Разве эта русская была католичкой?” – удивился пастор. Франц промолчал. “Это слишком большие деньги, – сказал пастор. – Сто одна крона… Почему сто одна, Франц?”
Он не ответил и на этот вопрос. Священник задумался, достал ключ, отпер дверь исповедальни и жестом пригласил его присесть за занавеской у решетки. “Облегчи душу, сын мой…”
Он сел на скамью и долго молчал. “Герр пастор! – воскликнул он. – Почему эта девушка выбрала именно меня?” – “Что ты хочешь этим сказать, Франц? Ты что-то скрыл от полиции? Это очень большой грех!” – “Я все рассказал в полиции, – ответил Франц. – Но почему она выбрала именно меня?” – “Я понимаю, как тяжело тебе было видеть ее тело, – вздохнул пастор. – Но ты же ни в чем не виноват? Это самоубийство?” – “Нет, нет! – резко возразил Франц. – Это несчастный случай! Но почему она выбрала
Послесловие первое. Что это было?
Так что же все-таки произошло в горах Тироля 11 августа (29 июля по старому стилю) 1902 года? Что это было? Самоубийство? Несчастный случай? У нас нет точного и окончательного ответа на этот вопрос. Детективного романа из жизни Лизы Дьяконовой не выйдет. Это исключительно
Но на какие-то вопросы ответы все-таки имеются.
Первый и самый главный. Любила ли Дьяконова своего Ленселе (или психиатра с каким-то другим именем) по-настоящему? Или это был придуманный сюжет, который был ей необходим для романа? Ответ однозначный: любила!
И, по-видимому, очень сильно… Даже страшно. В архиве Дьяконовой сохранились два письма
1901 года, и оба – неотправленные. Первое письмо – к сестре Вале.