Посох пилигрима

Привратник с нескрываемой опаской поглядел на меня и голосом весьма недружелюбным спросил:

— А зачем вам перо и бумага? Собираетесь писать какой-нибудь донос?

На самом деле ни перо, ни бумага, ни чернила, мне совсем не были нужны, — я просто хотел завязать разговор с привратником и осторожно выведать, куда подевались мои попутчики? Поэтому я ответил пугливому старику вопросом на вопрос:

— А почему ты думаешь, что я буду писать именно донос?

— Не обязан я объяснять, что да почему, — ответил он ворчливо. — Спросил да и все тут.

— Ну, хорошо, не нужны мне ни чернила, ни бумага. А парочка бутылочек вина у тебя найдется?

Привратник недоверчиво взглянул на меня, но вовремя положенные перед ним серебряные монетки сделали свое дело — старик смущенно улыбнулся и вышел за дверь. Он быстро вернулся с двумя запотевшими бутылками и большим куском сыра.

— Хорошо здесь у вас, тихо, — сказал я, наливая первую кружку. — Только скучно, наверное, из монастыря и пойти-то некуда.

— Это верно, — согласился привратник.

«Куда же они подевались? — продолжал недоумевать я. — Может быть, уехали с острова в деревню?»

— А в деревне есть что-нибудь интересное? — продолжал я гнуть свою линию.

— Что может быть интересного в рыбацкой деревне? — удивился привратник.

— Ну, мало ли что, — попытался возразить я, совсем уже теряя надежду, узнать что-либо о Томаше и Ульрихе. — А в Констанце есть что-нибудь? — настаивал я.

— Да мы туда никогда и не ездим, — лениво процедил привратник сквозь зубы. — Эка невидаль — Констанц. Да и доберешься-то до него не вдруг: сначала надо до берега догрести, а потом еще сколько по Рейну плыть. А доплывешь — и никаких радостей — как у схимника, который всю жизнь питался акридами и не выпил ни капельки пива.

Мы помолчали. Привратник скучно посапывал, не проявляя к беседе никакого интереса. Я налил еще по кружке и начал разговор с другого бока:

— А паломников и постояльцев много у вас бывает?

— Когда как.

— Наверное, среди них встречается немало грамотеев и бывалых людей, с которыми интересно поговорить?

— Разные бывают грамотеи, — вдруг встрепенувшись, оживился монах. — Вот совсем недавно нагрянули к нам в обитель отцы-инквизиторы и схватили двух пилигримов. Они и жили-то как раз в той же комнате, где и вы теперь.

Я похолодел от дурного предчувствия, но сумел собраться и, стараясь не подавать вида, что мне это интересно, сказал как можно равнодушнее:

— А с чего это они нагрянули? Отцы-инквизиторы за здорово живешь не поедут. Стало быть, оказалось какое-то дело.

— Да, понимаете, странники-то оказались не простые, а с секретом: оба еретики. Про одного — старика — говорили, что он самый что ни на есть отпетый гусит, чуть ли не первый помощник Жижки, ну, а второй — по всему видно, сосунок еще, во внуки ему годится, наверное, только начал знакомиться со всей это пакостью.

— И когда это произошло? — спросил я, уже совершенно уверенный в том, что двое еретиков ни кто иные, как Томаш и Ульрих.

— Да не больше недели, — сказал привратник, и добавил: — Да чего они вам дались, эти схизматики? Давайте лучше выпьем.

Я, как во сне, протянул руку к бутылке, разлил оставшееся вино по кружкам, и сказал первое, что мне пришло в голову:

— А я-то думал, что у вас здесь тихо.

— Где теперь тихо? — глубокомысленно изрек заметно захмелевший монах. — Почти по всем христианским землям навели тарарам и сумятицу эти проклятые гуситы.

Я молчал и лихорадочно думал: «Как узнать, кто их схватил и куда их повезли?» И вдруг спасительная мысль пришла мне в голову.

Заговорщечески подмигнув привратнику, я сказал, всем своим видом показывая, что мы с ним полные единомышленники:

— Это ты правильно сказал, друг, что они — проклятые. Я бы их всех живьем пожег. Да старался бы, чтоб горели подольше.

Привратник прищелкнул пальцами и, блаженно хихикая, с нескрываемым сладострастием произнес:

— Тут у нас неподалеку, в одной деревне, сожгли мужа и жену. Он был еретик, а она ведьма. Жгли их сразу, поставив на костре лицом к лицу, на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Привязали каждого к своему столбу тонкими цепями — веревки могли и перегореть — и подпалили голубчиков. А отец Августин — старший среди наших местных инквизиторов — надо вам сказать, большой шут-ник. И он велел кляпы им в рот не совать, пускай-де, перед тем как подохнуть, поговорят немного, что-то они скажут друг другу? Ну и, конечно, рассчитывал, что эти исчадия ада будут руками махать, на потеху добрым христианам. А они, проклятые, видать, догадались. И как их поставили на дрова, да зажгли костры, они руки друг другу протянули, пальцы сцепили и, молча друг другу в глаза уставились. Так и подохли в огне, ни разу не вскрикнув.

Я покачал головой.

Привратник понял это по-своему:

— Сразу видно, вы — умный человек, туг же догадались, что не обошлось здесь без нечистого. Ну, посудите сами, может ли нормальный человек не почувствовать огонь?

— Эти двое ваших — гусит и мальчишка, — наверное, почувствуют, — сказал я.