Посол Господина Великого

Олег-то Иваныч не зря присмотрел по пути такой камешек, неудобный. У них, в РОВД, тоже такие стулья были – полуразваленные. Сядешь – и не знаешь, усидишь ли. Один раз на пол завалилась теща начальника, будучи приглашенной свидетельницей по одному пустяковому делу. Прибежавший после ее ухода начальник, кипевший праведным гневом, задал один вопрос: почему до сих пор не починены стулья? На что и получил ответ от капитана Кольки Вострикова. А ответ такой: находясь в данном кабинете, подозреваемый должен думать не о том, как половчее ответить на вопрос дознавателя, а о том только, как бы со стула на пол не сверзиться! Потому – ремонт стульев в кабинете – прямая подмога преступникам. Ловко ответил, стервец. Начальник не знал, что и молвить. Рот открывал только как рыба. А Олег Иванычу слова Колькины вона когда сгодились.

Потому и ерзал сейчас одноглазый на камушке. Ерзай, ерзай, собачий хвост!

– Говори, что про убежавших слышал? Поди, погоня была?

– Да ничегошеньки не знаю, господине. Аз грешный сюды, в Ревель-от, ране ишо был послан, Богоматерью клянусь, Тихвинской!

– Не погань языком своим святое имя, иначе враз головенку отрежу! – Олег Иваныч замахнулся мечом, и шильник испуганно вжал голову в плечи.

– Точно не знаешь?

– Да клянусь…

– Ну, тогда не надобен ты мне боле, – Олег Иваныч недобро усмехнулся. – Сдам я тебя городским властям, пущай башку рубят – про законы супротив пиратов, небось, слыхал?

Одноглазый пал на колени:

– Не губи, боярин! Может, еще пригожусь!

– За каким хреном? Вставай давай, а то прямо здесь прикончу. У, пиратская морда!

– Не торопись, князь, – пойманный неожиданно успокоился и вперился в Олега Иваныча единственным глазом. – Я ведь и еще кой-что знаю. Для ревельского рата бесполезное, а вот для тебя… О Софье-боярыне сказать ли?

Софья? Олегу Иванычу показалось, что он ослышался. Ну откуда эта пиратская морда… хотя…

– Говори, собака! – Олег вытащил меч.

– Остынь, остынь, боярин. Все скажу, все. Только слово сперва дай.

– Какое еще тебе слово?

– Что отпустишь, когда все, как на духу, поведаю.

– А если палача позову?

– Кат? Так те мои слова кату без надобности, а с перепугу мало ль что наболтать можно. Так получу слово?

– Ладно. – Олег Иваныч махнул рукой, лень ему было как следует пытать эдакого морального урода. – Считай, получил.

Дождь шел все сильнее, все чаще стучали по траве капли, за камнем собралась уже изрядная лужа. Олег Иваныч не обращал внимания на дождь, даже плащ не накинул на плечи, так и держал в руке, ибо одноглазый поведал такое…

Во-первых, боярыню Софью пиратам заказал Ставр. Через их посредников в Нарве. Ну, об этом Олег Иваныч и без него давно догадался. Спутников Софьи приказано было убить, то, что они все-таки остались живы, – целиком на совести пиратского вожака, голландца Хорна ван Зельде, имевшего на новгородцев свои виды явно коммерческого характера. Что делалось после побега пленников – одноглазый, похоже, и вправду не знал. Зато знал другое! Вернее – другого. Ушкуйника Олексу, за слова о котором многое бы дали и сам Ставр, и софейский владыка Феофил, и бывший ключник Пимен. По словам одноглазого, отыскал-таки Олекса место, где чеканят фальшивые деньги. Вызнал – и кто чеканит, и зачем. За что и поплатился жизнью. Это – во-вторых… Ну, а в-третьих… В-третьих – наконец-то признал одноглазого Олег Иваныч, недаром тот таким знакомым казался. Вот как только заговорил про Олексу да про Обонежье, так и признал! Вспомнилась распятая на бревне тихвинская проститутка Тонька-Зараза – неплохая, по сути, девка – зверски убитая, с отрезанным языком… за то, что болтала лишнее о банде Тимохи Рыси. Вспомнилась и корчма на окраине Тихвинского посада. И ее одноглазый хозяин…

– Кривой Спиридон! – ахнул Олег Иваныч. – Вот уж, поистине, неисповедимы пути Господни! Как же ты тут оказался, пес? Говори, коль уж начал.

– Слово-то помнишь, боярин?

– Не забыл, не забыл, не сомневайся.