Злобный душегуб, сподвижник разбойничьего капитана Хорна ван Зельде! Что делает он здесь, в ганзейском порту? Наверняка что-то вынюхивает. Не слишком-то поздоровится вскоре кое-кому из этих матросов! Ишь, смеется, гад. Словно плевать хотел на все законы против пиратства. Ну, смейся, смейся… Ревельский палач уж как-нибудь сумеет сделать твою гримасу более угрюмой… ежели ты вдруг окажешься не очень разговорчивым, парень.
Выйдя из пивной, одноглазый пират оглянулся и вслед за матросами направился в гавань. Олег Иваныч чуть было не упустил его, засмотревшись на прыжки и ужимки уличных мимов. Хорошо, успел, обернулся… И, поправив болтающийся на поясе меч, бросился вслед.
Он настиг пирата уже за городскими воротами, на пологом склоне спускающегося вниз, к морю, холма, поросшего малиной и ежевикой. Место было довольно безлюдным – может быть, потому что шел дождь, а может, тут всегда так было. Это и к лучшему: лишние свидетели – делу помеха! Подумав так, Олег Иваныч усмехнулся. Надо же, бывший старший дознаватель, а как антизаконно рассуждает. То с контрабандистами гешефты затевает, то, вот как сейчас, пристает к мирному гражданину, чья вина еще не доказана никаким судом. Правда, еще не совсем чтобы пристал, но…
– Хэй, майн герр!
Резко обернувшись на крик, одноглазый увидел прямо перед собой качающееся острие закаленной стали.
Ан гард! Эт ву прэ? Ах, сабельку вытащил? Ну, тогда – алле!
Пират не очень-то хорошо владел своей саблей – все его рубящие удары – других он, похоже, не знал – сопровождались жуткой руганью и носили скорей устрашающий характер. В первые секунды схватки он и не догадывался, с кем пришлось сражаться… а когда догадался – было уже поздно. Олег Иваныч даже не стал тратить время на излюбленные обманные финты, уклонения, выпады. Была нужда, с этаким-то соперником! Ткнул наугад влево, потом якобы раскрылся и, дождавшись, пока самонадеянный московит начнет атаку с длинного выпада в грудь, круговым движением обвел его саблю и уже собрался нанести сильный удар вдоль клинка противника…
Однако пират не стал того дожидаться, а, бросив саблю, пустился наутек.
На бегу что-то выкрикнул по-немецки, быстро выхватив из-за голенища сапога длинный узкий кинжал. Ах, гад… Раз не получилось саблей, решил кинжалом? Остановившись, одноглазый быстрым отточенным движением с неожиданной силой бросил острое лезвие…
Олег Иваныч чуть дернул кончиком меча, и кинжал бандита с обиженным звоном воткнулся в растущее рядом дерево.
Обескураженный пират развернулся, снова намереваясь дать деру. Олег Иваныч предвидел такой поворот событий, поэтому не стал дожидаться, пока одноглазый наберет скорость, а, как только тот повернулся, с силой пнул его под коленку. Тот с воплем повалился на траву, по которой тут же принялся кататься – до тех пор, пока не почувствовал своей шеей острый холод металла.
– Гут, – усмехнулся Олег Иваныч, мучительно пытаясь вспомнить, как там по-немецки: «Вставай, иди!»
Впрочем, разбойник и так догадался, что от него хотят. Медленно, не делая резких движений, встал. Повернулся, повинуясь знаку. Олег Иваныч ловко – сказывался приобретенный в Новгороде опыт – спеленал ему руки ремнем, придерживавшим плащ. Плащ после этой процедуры пришлось нести на руке, что было не очень-то приятно в дождь, да зато спокойно! С эдаким-то фруктом ушки следовало держать на макушке.
Плененный не молчал, оглядывался, что-то выпытывал у Олега Иваныча по-немецки. Что – пес его знает. Потом вдруг присмотрелся, вздрогнул… Олег Иваныч чуть было не налетел на него, сплюнул:
– Ну, чего встал, дядя?
И тут вдруг одноглазый пират улыбнулся ему во весь свой щербатый рот, словно родному.
– Я ведь узнал тебя, господине, – по-русски ответил он. – С острова ты бежал, от шишей. Те думали – сгинул!
– Да ты русский?! – обрадованно воскликнул Олег Иваныч. Обрадованно – это потому, что теперь отпадала всякая необходимость в посреднике, на роль которого он собирался пригласить Томаса или, на худой конец, Еленку.
– Садись-ка на камень. Поговорим. Что узнать хочу – ведаешь?
– Ни сном, ни духом, господине.
Примостившись на округлом валуне, пират с готовностью воззрился на своего пленителя. Его единственный глаз светился фальшивой радостью. Сидеть разбойнику было неудобно, все время ерзал – пытаясь удержаться на камне, а встать ему дозволено не было. Потому – ерзал…