Посольский город

Будем говорить без утайки. Когда ЭзКел молчали и, стоя на вершине холма, смотрели вниз, на город-лагерь абсурдов, раскинувшийся в долине, то выглядели они как герои. Незаслуженно.

Явились они в пышном облачении: наверное, кое-кому в Послограде это служило утешением. Одежда Кела была оторочена золотом, на маске-эоли дрожал золотой плюмаж. Даже Эз был в пурпуре.

Молчание скрывало их неудачу или, по крайней мере, маскировало ее. Усмешка Кела сходила за улыбку короля: угрюмая физиономия Эза выражала задумчивую сдержанность. Свита у них была небольшая: люди, мои недавние коллеги. Когда их летун сел, кое-кто из них поздоровался со мной и с Бреном. Симмон пожал мне руку. Прибыли Саутель и МагДа. Выражения их лиц не поддавались описанию. Уайат тоже был с ними, его еще держали под стражей, но уже спрашивали его совета, признавая в нем великого махинатора, пленного визиря. Увидев меня, он отвел глаза. Вернувшиеся из Послограда Креститель и Полотенце сошли с летуна и приветствовали своих товарищей. Потом меня. Послоградцы наблюдали за ними в состоянии, близком к шоку. Путешествие оказывалось совсем не таким, как они ожидали.

Офицеры сопровождения были при оружии. Знаю точно, что, будь ситуация хотя бы немного иной, Кел приказал бы им убить нас, как уже делал, когда мы были в дороге. Однако теперь служители их бессмысленной свиты, сами офицеры и даже прибывшие с ними ЖасМин не позволили бы им этого. Все в Послограде уже видели надвигавшуюся армию и мою передачу, и все знали, что ариекаев остановили мы. Келу оставалось корчить из себя правителя считаные часы.

Терранские беженцы приближались день ото дня: теперь они уже свободно ходили среди нас, но ничего не делали, а только наблюдали, как мы взаимодействуем с абсурдами. Эз бросал взгляды на небо, а потом вдаль, в сторону Послограда.

Только много позже я услышала рассказы о его действиях во время моих странствий: как он ухитрялся испытывать терпение Кела; о его планах не чего-нибудь, а переворота, который Кел подавил не столько гневно, сколько презрительно. Эз разглядывал нас. Я прямо видела, как шевелятся его мозги. Господи, да остановишься ты когда-нибудь или нет? – подумала я. Мне плевать было на его историю. Для Послограда и безъязыких грызня Эза и Кела между собой значила куда меньше, чем то, что вместе они были ЭзКел.

Я стояла среди делегатов от каждого отряда армии абсурдов, общим числом двадцать или тридцать.

– Так значит, это с тобой я говорю, Ависа Беннер Чо? – холодно сказал Кел. – Ты выступаешь от лица… – Он показал на ближнего ко мне обескрыленного, нашего бывшего пленника.

– Тевт, – сказала я. – Он известен как Тевт.

– Что значит «известен», – сказал он. – О нем ничего не…

– Мы зовем его Тевт, – сказала я. – Поэтому он так известен. Я покажу тебе, как это пишется. А еще лучше, покажет сам Тевт.

Плохо оказаться побежденным, правда? Ты бы и сейчас еще не прочь нас уничтожить, Кел: меня, Брена, всех остальных. Потому что способ, которым мы спасли Послоград, означает конец твоего режима, твоей власти, а она, гляди, и впрямь кончилась; и хотя твоя чертова префектура была порождением времен отчаяния и упадка, ты предпочел бы исчезнуть вместе с ней на своих условиях, чем спастись на наших. Вот что вертелось у меня на языке.

Тевт, Испанец и еще несколько абсурдов, самых умелых во владении идеограмматическим письмом, которое они изобретали, самые чуткие к значению и возможностям жеста, составили группу. Ее состав менялся. Даже несколько зависимых ариекаев, услышав новость, пришли пешком из самого города, всю дорогу подпитывая себя крадеными чипами, чтобы стать свидетелями исторического соглашения, перемены. Руфтоп тоже был там, он печально проигрывал сам себе звуковые файлы. Люди-беженцы сидели на краю утеса, обнимавшего долину, заполненную пестрой ариекайской толпой, и следили за ходом переговоров. Они приходили и уходили, когда хотели.

Кел, а с ним, наверное, и Эз пытались изобразить происходящее как затянувшуюся дискуссию. Но в реальности это был медленный процесс объяснения сложившихся фактов и получения приказов с использованием нарождавшейся письменности. Дни уходили на то, чтобы убедиться, что абсурды нас поняли, и самим понять, чего они хотят от нас.

Ты больше не власть, могла бы сказать я Келу. Это твое поражение. Тебе хочется больше помпы: чтобы потом, спустя годы, вызывать в памяти духов погибшей империи. Но ты здесь только потому, что я сказала абсурдам, что именно тебе они должны объяснить, как быть дальше. И все люди, наблюдающие за происходящим, все беженцы, угрюмо прячущие лица под капюшонами, все запомнят, как ясно видно было то, что ты ничего не понимаешь. Ты торчишь у всех на виду, на стыке двух эпох потому, что ты просто маленькая деталь.

Камеры были повсюду. Среди них было много независимых самодельных устройств, много ворованных или одичавших, которые передавали свои репортажи на любую доступную им частоту. Но через каждый объектив за нами следил Послоград.