Посольский город

В одиночку я искала кое-что другое. Просматривая записи, сделанные приграничными камерами в ту ночь, когда мы нашли Вина – никто не знал, что я этим занимаюсь, – я нашла одну, на которой несколько секунд был виден мой муж, уходящий из Послограда. Кадр резко поменялся, и я увидела, как он спускается с одной из самых маленьких баррикад.

Он поднял голову и, наверное, взглянул в объектив какой-то другой камеры, записи с которой я так и не нашла, так что я не смогла увидеть его лицо. Но я точно знала, что это Скайл. Он шел, шагая довольно быстро и без видимого уныния. На опасные улицы он вступал как исследователь, и это было последнее, что я увидела прежде, чем сигнал на мгновение прервался, и этот кадр сменился другим, на котором улица была пуста.

Просидев несколько недель в одиночке, Уайат, безработный бременский представитель, стал требовать встречи с нами. Поначалу, повинуясь неопределенному чувству долга, комитет согласился. Но он только орал на нас, паникуя, и поносил нас на чем свет стоит. Больше мы к нему не ходили.

Некоторые полагали, что ему удалось послать сигнал тревоги на Бремен: даже если так, то пройдут месяцы, прежде чем сообщение дойдет до адресата – при условии, что оно хорошо запрограммировано, – и еще месяцы, прежде чем через иммер до нас дойдет ответ. Слишком поздно для нашего спасения, даже в качестве бунтовщиков.

Я не придала большого значения словам МагДа о том, что Уайат опять хочет нас видеть. Мы держали его в одиночке, опасаясь воображаемых бременских шпионов, которые могут оказаться в Послограде и которым он может передать приказ.

– Он, наконец, услышал про Ра, – сказала Маг. – Узнал о его смерти. – Даже зная о его изоляции, я все равно удивилась тому, как долго шла до него эта весть. – Вообще-то, тебе тоже надо это послушать. – И мы стали смотреть запись из камеры Уайата.

– Выслушайте меня! – Он старательно говорил прямо в камеру. – Я могу все прекратить. Послушайте! Как давно умер Ра, вы, недотепы? Как же я могу вам помочь, если вы ничего мне не рассказываете? Приведите мне Эза. Хотите править сами – пожалуйста, будьте республикой, будьте чем хотите, мне плевать. Какая разница? Но если вы вообще хотите быть, если хотите, чтобы Послоград уцелел, тогда, Бога ради, выпустите меня отсюда. Я могу все прекратить. Вы должны привести ко мне Эза.

Лесть и неистовство мы слышали и раньше, но тут было кое-что новое.

Наши границы непрестанно атаковали оратеи и их враги ариекаи. И вот МагДа, Брен, лучшие из нашего комитета и я отправились к Уайату, вступив, как нам казалось, в последний этап кампании по защите.

В тюрьме Послограда еще служили несколько надзирателей, частью из чувства долга, частью потому, что им просто некуда было деться. Уайат отказывался сообщить нам что-нибудь до тех пор, пока мы не отведем его – под стражей – к Эзу. Половину посла мы нашли в его камере, в грязной арестантской робе.

– Что вы себе думали? – бормотал Уайат. Говорил он с нами, а смотрел на Эза. – Как все, по-вашему, работало? – Он кивнул и добавил: – Здравствуй, Ависа.

– Уайат, – ответила я. Я не знала, почему он выделил именно меня.

– Чтобы два незнакомца, пусть даже два друга, взяли и ни с того ни с сего набрали такой высокий балл по тесту эмпатии Штадта? Христос Удаленный, вы что, глупые, что ли? – Он затряс головой и вскинул, извиняясь, руки – он не хотел ссоры. – Слушайте. Это не просто так случилось: это было подстроено. Понятно? – Он показал на Эза. – Просканируйте башку этого ублюдка.

Он намекал на то, что его новость способна принести перемены, дать нам хотя бы иллюзию надежды. Если это так, то Эз и сам наверняка это знал, но и пальцем не пошевелил. Профукал не только нашу надежду, но и свою собственную.

– Просканируйте ее, – сказал Уайат. – И увидите. Она искусственная. – Сделано в Бремене. – Мои только глаза, – добавил Уайат. – В моем информпространстве, если вы его, конечно, не уничтожили, до сих пор хранятся приказы. «Эз». Агент Джоэл Руковси. Пароли я вам дам.

Руковси обладал некоторыми способностями, предрасположенностью к установлению связей на ментальном уровне, недоступной большинству людей: но она была расплывчатой, не сфокусированной. У него не было брата-близнеца: он не заводил близких друзей, с которыми у него могла возникнуть интуитивная связь. В языке не было слова, точно обозначавшего его дар, и его ошибочно назвали эмпатией. Однако дело было не в том, что он чувствовал себя не таким, как другие: его способности находили себе применение в гадких салонных трюках.

Раньше он был следователем. Виртуозным – знал, когда подследственный расколется, на что давить, что обещать, лжет он или нет и как заставить его говорить правду. Его завербовали в молодости и отточили его странный дар упражнениями, обучили методикам концентрации и насильственного вмешательства. Он стал другим.

В нашей группе кто-то зашептался, перебивая Уайата. Щелчком пальцев я заставила их замолчать.