Посреди России

«Председателю Осинкинского товарищеского суда тов. Колосову В. В.

Ввиду неясности криминала в деле г-ки Малинкиной М. К. предлагаю рассмотреть вышеназванное дело в товарищеском суде.

При выяснении состава преступления, указанного в заявлении гр-на Герасимова, оставляю за вами право переслать дело в народный суд.

Прокурор р-на

Многоцветов.

3 февраля 1968 года».

«Ах вон в чем дело!» — обрадовался Колосов.

Не отходя от лампочки, прямо в шапке, он прочел и заявление. Написано было слезно и кляузно. Интерес к этому делу пропадал, но надо было прочесть до конца, а в конце было написано:

«…По причине того и поскольку телесное повреждение у меня в дни период времени от гражданки Малинкиной про чего все знают как и сам я прошу засудить ее по всем статьям.

Герасимов».

Потом шла приписка:

«Изолировать прошу от обчества».

Колосов не любил суды, но его выбрали как самого грамотного в деревне председателем товарищеского суда, и он честно оправдывал доверие. Даже сейчас, вчитываясь в малограмотные строки весовщика Герасимова и в душе радуясь тому, что болтушке Малинкиной теперь не уйти от ответа, он все же решил сначала объективно провести следствие (это также он считал своей обязанностью), а заодно и вручить повестки.

Подробности стычки Малинкиной и Герасимова он знал хорошо и помнил, как на скотном дворе они подняли шум. Очевидцы утверждали, что будто бы все получилось из-за недовешенного сена, что весовщик не принял претензии, выругал Малинкину, а та двинула ему по уху скребком, которым в тот момент чистила корову. Те же очевидцы говорили, что у Герасимова капала кровь на фуфайку…

Не откладывая дела, Колосов раздвинул на столе немытые кастрюли, вырвал из блокнота два листка и, стоя, написал две повестки — истцу и ответчице. Откинув голову, он с удовольствием прочел написанное, затем ловко, одними локтями поддернул брюки — профессиональный жест, поскольку руки его обычно были или слишком стерильны, или грязны, — и отправился.

«Я еще успею», — заверил он сам себя, глянув на холодную плиту, на картошку, розовевшую из чугуна и уже залитую водой.

Герасимов Матвей встретил Колосова настороженно, а узнав, что дело будет разбираться в товарищеском суде, и вовсе огорчился. Он вяло свесил с печи ноги в валенках, но не слез на пол и не усадил гостя.

— Прокурор, говоришь, отписал? Сам? — недоверчиво глянул он сверху, белея апостольской бородой.

— Сам, — подтвердил Колосов.

Герасимов вздохнул, недовольный таким оборотом дела, и снова завалился на печь, поерзал там, пошуршал валенками и затих, будто затаился.

— Повестку оставляю вот тут, на столе, — напомнил Колосов.

— Что же это получается? — вдруг разгорелся Герасимов. — Выходит, каждый может бить другого чем попадя, а прокурор — хоть пиши ему, хоть нет — и в ус не дует! Это закон, да?

— Ему виднее…

— А может, и больнее? А? — он высунулся на свет и повернул к председателю суда пострадавшее ухо.

— Суд все разберет! — неожиданно официально ответил Колосов и еще более строго добавил: — Товарищ Герасимов.

С этим повернулся, чтобы уйти, но не успел надеть шапку — посторонился: дверь отворилась и вошла хозяйка. Она сердито громыхнула темным ведром с остатками отрубей. Пахнуло зашпаркой, давленой картошкой.

— Суд ваш — не суд! — сказала она, не поздоровавшись и, вероятно, подслушав под дверью. — Прошлый раз Саньку Коршуненка судили, а чего высудили? А?

— Санька получил высшую меру! — отрезал Колосов.

— А что это за мера?

— Десять рублей штрафу!

— А большой суд чего бы дал?

— Не знаю. А вы не расстраивайтесь: вот в субботу, если наш суд найдет нужным отправить дело обратно в район, — правильно оформим и отправим.

— Вот и надо бы! Пусть бы ей дали как следует, а то — ишь какая! — налетает ни с того ни с сего. Этак и я могла бы, только стоит совесть потерять!

— Ладно, не будем попусту терять время, — Колосов решительно толкнул коленом дверь и успел сказать из притвора: — В субботу не опаздывайте!

На улице было меньше пятнадцати градусов, это Колосов знал точно: снег не скрипел. Все дома стояли в огнях. Белым пунктиром светились и дворовые оконца — хозяйки хлопотали у скотины, — а кругом уже окреп северный, зимний, смоляной мрак. В такие ночи, говорили Колосову, сюда доходит северное сияние, но сам он еще ни разу его не видел.