Посреди России

Отец действительно приехал. Однажды в сумерках, когда Танечка уже лежала в постели, вытянув уставшие за день ручонки, по окошку полоснул дрожащий свет автомобильных фар. Девочка сразу решила, что это идет голубая папина машина. И не ошиблась: в комнату на цыпочках вошел папа. Она не успела еще справиться со своей радостью, как он уже мягко прижал ее к себе, и она почувствовала знакомый холодок его блестящих пуговиц. Отец уехал рано утром, когда Таня спала. Девочка погрустила немного и побежала к своей грядке. Там ее ждала новость: матрешка за труды послала ей из-под земли зеленую косичку. Листики были плотные, упругие. Радости не было конца, но и работы прибавилось: трава словно сошла с ума и лезла к грядке со всех сторон. Надо было поддерживать порядок и на три-четыре шага не подпускать ее к пышному зеленому кустику. Девочка уставала. Ночью она спала теперь крепко, а утром прямое постели съедала ложку меда, запивала его парным молоком, потом умывалась, чаще всего прямо из ручья, завтракала и торопилась в огород, где она рассаживала кукол и работала, разговаривая с ними.

Незаметно матрешка вытянула свою толстую зеленую косу до Таниного плеча и стала упругой, крепкой. Теперь, когда мимо проходила бабушка, зеленый куст шуршал и упрямо бодал бабушку в подол, а на самой его вершине дрожали бледные пампушки. Прошло еще немного времени, и пампушки эти лопнули. Из них брызнули удивительные цветы. Они качались на ветру и тонко пахли медом. В их фиолетово-белых лепестках порой деловито рылась пчела, а однажды объявился и долго гудел тяжелый шмель.

Но вот матрешкина коса отцвела. Теперь она стояла еще более крепкая, но однообразная и почему-то скучная. Девочка постепенно остывала к ней и полюбила ходить на луг, где, отбиваясь от мух, пасся пятнистый теленок. Она трогала пальчиками его мокрые теплые губы, давала сосать ладошку и нюхала шерсть на боку. Потом бабушка брала ее за ягодами, что вызрели по ручью, а потом в настоящий лес — за грибами. Это было весело, но бабушка становилась все мрачней. Она знала, что скоро останется одна: дядя Гриша уже собирался в город.

Тем временем школьники пошли в школу. Солнышко стало скупым. Утром роса обжигала холодом ноги и почти целый день поблескивала в поникшей траве. Зеленый матрешкин стебель начал бледнеть, листья его съежились и повисли. Вскоре на его месте уже торчала только темная кривая палка.

— Хоть бы раз собрать всех вместе, последний раз, — грустно мечтала бабушка и добавляла: — Вот возьму да и напишу, что умираю, — сразу прикатят.

И она действительно написала. Дядя Гриша отправил целую пачку писем — всем, а сам уже выкопал картошку и готовил в город большой чемодан. Танечка с бабушкой тоже собрались выкопать матрешку, как в дом наехали гости — бабушкины дочки и сыновья. Целый день в доме стоял радостный шум, а на следующий день стало еще веселей: приехал на машине папа и привез маму.

— Ты что, старенькая, обманываешь нас? Мы решили, и в самом деле — беда, — ласково говорил папа.

— Один раз в жизни можно и обмануть.

— В другой раз не поверим!

— В другой раз будет правда, — грустно ответила бабушка.

В доме притихли, а потом приступили к Танечке. Все, кто видел ее зимой, удивлялись, как хорошо она выглядит.

— Чудо! Это просто чудо! — громче всех кричала мама, и голос ее гремел по всему дому.

Мама ходила, как большой начальник, грузно и решительно. Она надела на дочку новое белое платье и все повторяла:

— Чудо! Чудо! Я теперь этим докторам всем нос утру!

Папа морщился и молчал.

А бабушка, радостная, счастливая, шаркала по дому в своих стареньких парусиновых туфлях, стараясь все уладить и всем угодить. На ночь она устроила дорогих гостей на постелях, а сама до рассвета тихонько сидела на кухне, на табурете.

На следующий день, после обеда, родня стала разъезжаться. Последними собрались ехать на своей машине Танины родители, они забирали с собой и дядю Гришу. Папа уже прогревал мотор, когда Танечка вспомнила и закричала:

— Бабушка, а матрешку-то?

Они взяли лопату и пошли — старый да малый — за дом. Одиноко и грустно торчал на месте роскошной ветки темный сухой стебель. Бабушка приноровилась, глубоко вонзила в мягкую землю лопату и вывернула большой ком земли.

— Собирай, дитятко, собирай! — а сама заторопилась к машине.

Девочка только ахнула в изумлении. Ей казалось, что из земли должна выйти та же матрешка, а тут, на ее месте, оказался целый ворох розовых, разной формы и размеров картофелин.

«Откуда?» — недоумевала она и выбирала все новые и новые клубни, вытряхивая их из белой путаницы тонких корешков.

— Чудо, чудо! — на манер матери, только топким голосом, пищала она, подавляя горькие слезы, удивленно ощупывая твердые холодные картофелины.

Когда сложила в кучку свой урожай, а потом тряхнула еще раз темную ботву, она снова ахнула и присела.

— Матрешка-а!..