Посреди России

— Геннадий Сергеич, зачем вы председателя выставили из дому? Зачем? Пусть он делает свое дело, а вы — свое, и вы не будете друг другу мешать. Зачем вы говорите ему грубости? Вы скажите, что он хороший, ведь это вам ничего не стоит, — и он вам будет платить тем же.

— Не слушайте ее, Геннадий Сергеевич, — снимал очки архитектор и подсаживался к столу.

Нина Николаевна покорно умолкала, взглянув на мужа, и сразу переводила разговор:

— Вы понюхайте, какой аромат! Это индийский чай. Чувствуете?

Генка хлюпал из чашки и говорил:

— Угу.

— Берите печенье. Берите!

В майский праздник Генка просадил последнюю десятку и теперь сидел на одной картошке. С вечера он собирал вокруг дома палки — углы он теперь больше не пилил, — варил сразу на сутки большой чугун картошки, оставленной матерью на семена, и тянул кое-как. А по утрам он повадился к архитектору. Там его угощали чаем, за которым можно было немного поесть, там говорили с ним обстоятельно, неторопливо о сельской и городской жизни, о погоде, о политике и, конечно, о строительстве. Он слушал, рассматривал альбом с фотографиями домов, построенных архитектором в разное время и в разных местах. Рассматривал Генка внимательно и далее иногда задавал вопросы, вроде: сколько помещается в таком доме людей? Или: зачем в городе подвал? Генка любил эти неторопливые беседы, они нравились ему больше всего тем, что с ним говорили серьезно и как с равным. Непонятные вещи архитектор терпеливо объяснял, и особенно увлекался, когда вопрос касался какой-нибудь удачной его работы.

— Она учила вас сейчас говорить людям приятные вещи. Это хорошо, если это правда. А если это неправда? — спрашивал архитектор и пробовал с ложки чай.

— Ах, давайте оставим спор! — просила Нина Николаевна. — Вы что-то спрашивали прошлый раз о стенах домов? — напомнила она Генке, уводя разговор в приятное русло.

Генка размолол зубами печенину, запил ее чаем.

— А! — вспомнил он. — Почему у длинных и высоких домов стены неровные?

— В каком смысле? — оживился архитектор, сразу забыв обо всем на свете.

— Ну вот они выпирают то там, где выход, то на углах. Вот, — раскрыл он альбом и ткнул толстым пальцем туда.

— Вы коснулись вопросов статики, молодой человек, — архитектор отодвинул чашку и положил альбом так, чтобы и ему, и Генке было хорошо видно. — Устойчивость зданию обеспечивает не только фундамент, но еще и так называемая пространственная жесткость.

— А чего это? — спросил Генка и тем самым понравился архитектору еще больше: в этом была честность признания.

— Упрощенно говоря, пространственную жесткость как раз и обеспечивают те выступы, которые вы заметили. Вот они, видите? Вертикально, от крыши до фундамента идут и выполняют…

— Неужели они держат дом? — усомнился Генка.

Архитектор снял очки, посмотрел на собеседника. Подумал.

— Одну минуту! — сказал он. — Нина, дай лист бумаги, пожалуйста! — попросил он жену, а у Генки спросил: — Вы можете поставить лист бумаги на ребро?

— Как?

— А вот так, — он взял принесенный лист и пытался поставить его на ребро. — Как видите, ничего из этого у нас не получится. Однако положение радикальным образом меняется — прошу внимания! — меняется, если по всей вертикальной плоскости листа мы сделаем выгиб. Сомнем лист вот так. Вот. Теперь у нас опорное ребро листа тоже делает изгиб! Принцип раздвижной ширмы.

Архитектор поставил лист на ребро, и тот стоял.

— Здорово! — искренне обрадовался Генка.

В течение своей лекции архитектор был увлечен и немного переутомился. Пот у него выступил на лице и скопился мелкими каплями на лбу и на мешках под глазами. Он виновато посматривал на жену, но та все равно укоризненно качала головой и наконец встала, вышла. Вернулась она с каким-то лекарством.

— Нет, нет! — запротестовал архитектор. — Это пройдет и так!

— Ложись, пожалуйста. На прогулку сегодня не пойдешь!

Она еще что-то говорила негромко и беспрерывно о том, что не следовало забираться так далеко, что здесь и врачи понимают немного, и транспорт плох, а потом неожиданно взглянула в окно и радостно сообщила Генке:

— Геннадий Сергеич! К вам кто-то пошел!

Генку как ветром сдуло.

Он пробежал вдоль березок, влетел во двор своего дома и увидел, что с крыльца спускается почтальонша. Из притвора двери торчал белый конверт.

— Мне, что ли? — спросил он.

— Ну конечно! — посторонилась почтальонша, пропуская Генку.

Он выхватил письмо и не понял по обратному адресу от кого. Оглянувшись на уходившую почтальоншу, он крикнул ей:

— Шура! Там не слышно ничего насчет покупателей?

— Не слышно и не видно! Да кто сюда поедет? Другие деревни есть, получше. Там тоже дома продаются, — она безнадежно махнула рукой и пошла, поправляя на плече сумку каким-то птичьим движением головы.

«Тоже дома продаются!» — с ужасом повторил про себя Генка, восприняв это, как самое неприятное открытие.

Он опустился на крыльцо на самую верхнюю ступень и разорвал конверт. После первых же слов он понял, что письмо от Бушмина. Тот писал из Ленинградской области.