Посреди России

Они шли прямо по середине улицы, обсаженной молодыми деревцами. Генка видел вокруг обыкновенные деревенские домишки, но взгляд его устремлялся вперед, в самый конец улицы, где подымались длинные двухэтажные дома из серого кирпича. По серой ряби этого кирпича были раскиданы разноцветные балконы.

— А там чего? — спросил Генка.

— Жилые дома. Мой вон тот, второй с краю, сейчас посмотришь, — охотно ответил приятель и тут же заговорил со встречными женщинами: — Бабоньки! Наряжайтесь скорей! Я вам жениха выписал той еще выделки!

— Ты у нас, Михаил, заботник!

— Богатого! — хлопал он Генку по спине.

— Это неважно, мы сами золото!

Когда немного разминулись, Мишка двинул приятеля локтем и воровски оглянулся.

— Вон та, в синем коске́, разведеночка. Во! — он поднес к Генкиному носу белый палец.

— У тебя обед до сколька? — спросил Генка.

— Целых два часа. Сейчас мы с тобой пометаем, чего найдем в духовке, а вечером пойдем твой дом смотреть. Годится?

— Годится.

Квартира у Бушминых была однокомнатная, но большая. На кухне стояли две плиты — дровяная и газовая, в комнате еще печь — круглая, выкрашенная в розовый цвет. Здесь все — люстра, занавески, мебель и даже цветы на подставках, — все было недорогое, но городского толка. За печью, у стенки, стояла детская кровать. Большая деревянная стояла в углу, наискосок, полуприкрытая шкафом. Стол был большой, круглый, на одной ножке-тумбе.

— Ишь ты! И телевизор, и приемник у тебя!

— Без приемника нельзя.

— Это почему же? — спросил Генка.

— А дом такой — каждое слово за стеной слыхать. Так что как бабу бить — так включаешь на всю катушку. Техника на службе быта! Понял?

— Эвона как тут у вас! А где семья?

— Клавка на дойке, а малыха в детсаду копается. Болеет часто. То простудят, то она принесет другим. Лучше бы с бабкой, у которой пенсия хорошая! Я, дурак, рано тещу выгнал, потерпеть бы надо еще годик-другой. Ты давай разваливайся на диване! — крикнул он уже из кухни.

Генка повесил кепку и прошел к балконной двери, но выйти на балкон не посмел, хотя ему и хотелось. Там, внизу, сновали люди, спешившие, должно быть, на обед, и было как-то неловко выставляться перед ними в такое время. Он смотрел из-за занавески, замечая, как одеты люди, откуда и куда идут. Сразу за домами начинались поля. Они тоже еще не были тронуты вспашкой и отливали на солнце ровной серой массой. Справа зеленело озимое поле, уходя краем за дома. Глаз искал деревьев, но их не было видно, только очень далеко, у самого горизонта, темнел синим сгустком не то лес, не то далекая деревня.

— Мишка! А у вас тут с лесом-то неважно, я смотрю. На кухне уже оглушительно шипело сало, и Мишка, не расслышав, вошел в комнату с ножом и картофелиной в руках.

— Чего, начальник?

— Я говорю — с лесом у вас неважно.

— Ничего, живем! — отмахнулся хозяин. — Лес есть, только надо сесть на электричку и чесать четыре остановки.

Он переложил нож в ту руку, в которой держал картошку, и включил приемник.

— Сейчас я тебе рок найду или твист, а ты сбацай, — он посмотрел в стеклянную дверь и вдруг торопливо открыл ее, выбежал на балкон.

— Але! Подруга дней моих суровых! Люська, черт! Ты оглохла, что ли? Скажи моей, чтобы молока с фермы притаранила да побольше: у нас, мол, важный гость! Поняла? Ну, чеши! — Бушмин облокотился на решетку, сплюнул вниз, потом хотел позубоскалить с кем-то еще, но вдруг рванулся в комнату, как от смерти, и с руганью пролетел мимо Генки на кухню, где пропал в ядовитом зеленом дыму.

— Сгорела, падла! — орал он из кухни. — Открой там все поддувала!

Генка распахнул окно и балкон и прошел к приятелю. Бушмин щурил свои бесцветные глаза, отхаркивался от гари, но продолжал резать картошку, склонив набок голову и высунув язык, как мальчишка. На сковороде черными ошметками скворчали шкварки. Резаная картошка падала в растопленное и подгоревшее сало, черное, как мазут.

— Ничего-о! — бодрился Бушмин. — Мы его сейчас подсветлим. На-ко режь, начальник, картошку. Да лапы-то помой сперва, вон кран-то!

Хозяин, как юла, нырнул в комнату, а Генка, все еще дивясь квартире, открыл кран. «И вода в стенке…» — думал он с тоской, вспомнив их мелкий, один на весь конец, старый колодец, в котором вода отдавала болотом.

— Откуда вода? — крикнул Генка.

— Как откуда? С водокачки! Скоро еще скважину будут бурить. Эту оставят для скота, а для домов — другую. Маловато воды иной раз. Тут болтали, будто и на Земле ее немного осталось.

— Ну да?

— А ты не бойся, на наш век хватит.

Бушмин вошел в кухню и вдруг присмирел, почесывая ногу об ногу.

— Ты знаешь чего, Гейша? — он почесал нос трешкой, что торчала из кулака. — Ты не подумай чего… давай выпьем вечером, а то меня Водяной уж предупредил.

— Кто?

— Наш председатель. В подводниках был, да по здоровью списали. Такой гад, сам на работе не лакает и нам не дает. А если, бывает, выпьет — глаз не показывает на люди, вроде больной, значит…

— Злой? — спросил Генка.