Посреди серой мглы (ЛП)

— Одна женщина говорит, здесь в пяти километрах отсюда есть городок. А в нём магазин, почта и школа, — рассказала госпожа Римас.

— Может, мы могли бы туда ходить, — сказала мама, — и отправлять письма. Быть может, кто-то что-то слышал о мужчинах.

— Елена, будь осторожна. Твои письма могут подвергать опасности тех, кто остался дома, — сказала госпожа Римас. — Ничего не записывай, никогда.

Я опустила глаза. Я всё записывала, у меня уже собралось несколько страниц рисунков и описаний.

— Нет, — прошептала мама. Она посмотрела, как Ворчливая ковыряется в земле, и наклонилась к госпоже Римас. — У меня есть контакт.

Что это значит, какой «контакт»? Кто это? И война — сейчас ведь немцы в Литве. Что делает Гитлер?

Мне интересно, что же случилось в итоге с нашим домом и всем, что после нас осталось. И почему мы занимаемся этим глупым копанием земли?

— Ну, с тобой хозяйка хотя бы разговаривает, — сказала мама. — А нам досталась дикая баба, которая таскала Лину за волосы.

— Селяне не рады, — заметила госпожа Римас. — Однако они нас ожидали. Видимо, на днях в село по соседству привезли несколько машин эстонцев.

Мама перестала копать.

— Эстонцев?

— Да, — прошептала госпожа Римас. — Людей депортировали и с Эстонии, и с Латвии тоже.

Мама вздохнула.

— Я боялась, что так всё и будет. Это какое-то безумие. Сколько же людей они вывезут?

— Елена, наверное, сотни тысяч, — ответила госпожа Римас.

— Хватит сплетничать, работайте! — крикнула Ворчливая. — Я есть хочу.

33

Мы выкопали яму глубиной сантиметров с шестьдесят, когда машина привезла маленькое ведёрко воды. Охранник дал нам передохнуть. На руках у меня натёрлись волдыри. На пальцы налипла земля. Для воды нам не дали ни чашки, ни половника. Мы наклонялись, словно собаки, и по очереди пили из ведра, а белокурый охранник спокойно пил из большой фляги. От воды несло рыбой, но мне было всё равно. Колени у меня на вид походили на сырое мясо, спина болела от того, что несколько часов не разгибалась.

Мы копали на маленькой поляне, а вокруг был лес. Мама попросила разрешения выйти в туалет и потащила меня и госпожу Римас за деревья. Мы присели на корточки лицом друг к другу, подобрав платья, чтобы облегчиться.

— Елена, не могли бы вы передать мне тальк, пожалуйста? — спросила госпожа Римас, подтираясь листком.

Мы рассмеялись. Зрелище было очень забавное: сидеть в кружке, держась за колени. Поэтому, собственно, мы и хохотали. Мама так смеялась, что у неё несколько прядей волос выбилось из-под платка, которым она повязала голову.

— Нашего чувства юмора, — сказала мама, в её глазах от смеха заблестели слёзы, — они у нас не отнимут, не так ли?

Мы смеялись так, что аж в боку кололо. В темноте мигали фонарики. Брат Йоанны играл на аккордеоне игривую мелодию. Мой дядя, который от души причастился черничным ликёром, нетвёрдо выплясывал на заднем дворе домика, пытаясь наследовать наших мам. Он держал подол воображаемой юбки и качался во все стороны.

— Пошли, — прошептала Йоанна. — Прогуляемся.

Мы взялись за руки и прошли между тёмных домиков к пляжу. В сандалии набрался песок. Мы стояли на берегу, и вода хлюпала возле наших ног. Балтийское море при свете луны казалось совсем другим.

— Как луна блестит, словно манит нас к себе, — вздохнула Йоанна.

— Так и есть. Она зовёт нас, — сказала я, запоминая свет и тени, чтобы потом нарисовать. Я сбросила сандалии. — Пойдём.

— У меня нет купальника, — заметила Йоанна.

— У меня тоже. И что?

— Как «и что»? Лина, мы не можем купаться нагишом, — сказала она.

— Разве кто-то говорил о купании нагишом? — спросила я.

И вошла в чёрную воду прямо в платье.

— Лина! Боже, что же ты делаешь! — закричала Йоанна.

Вытянув руки перед собой, я рассматривала тени, которые отбрасывала на воду луна. Юбка невесомо всплыла вверх.

— Давай же, милая! — обратилась я к сестре и нырнула.