Посреди Вселенной

— Чьё? Рычковых? Это ты из-за них?

— Не жалуйся, папка! Не надо! Отец у них, знаешь. Да потом я их сам напугал. А пугать-то было нельзя…

Над дорогой, струясь и ласкаясь, плыл нагретый солнышком воздух. Вместе с воздухом плыл на руках у отца и Мишутка. Было ему так уютно, так просто, так беззаботно, точно он и не падал в колодец, а всё сидел и сидел у отцовской груди, наполняясь теплом и покоем. Однако пала на ум коза, и он затужил. «Неужто и завтра её стеречь?»

— Пап, — сказал, — купи скорее корову.

— Куплю. Вот скопим за лето деньжат, и куплю.

— А пока не купите — что? Мне всё козу пасти?

Глаза у отца мягкие, синие, как из ситца. Взглянул на сына, словно погладил.

— Не-е, хватит! Коза тобой не особо довольна. Уж лучше дадим тебе новое дело. Какое хочешь-то, а?

— Которое веселей!

В соседнем проулке раздался звук палки, глухо бухнувшей по крапиве. Мишутка увидел смущённого Гошу, а дальше за ним с опущенной головой и виноватого Сана. Приопомнился малый, завертелся в отцовских руках.

— Пусти! Смотрят! — и скользкой рыбкой юркнул в траву.

— Завтра пойду клеймить для рубки колхозный лес! — промолвил отец. — Пеший пойду. Хочешь, возьму и тебя?

Мишутка весело согласился:

— Я циферки буду писать на деревьях! — И, покосившись на братьев, добавил: — А можно взять с собою ребят?

— Мне-ка не жаль. Да боюсь, они не пойдут.

— Это как? — удивился Мишутка и, выставя руку перед собой, стал вымахивать ею круги.

Братья словно этого только и ждали. Подбежали. На плотных, скуластых лицах испуг, растерянность и вина.

Мишутка спросил:

— Завтра с нами лес окольцовывать пойдёте?

— Пойду! — улыбнулся счастливо Гоша.

— А ты?

— Возьмёте, дак как! — улыбнулся и Сано.

— Меня они слушаются, — поведал Мишутка отцу, отойдя подальше от братьев. — Захочу, и другие ребята пойдут…

За ближним овсяным полем послышались голоса. Мишуткина мама! И разговаривает с Никитой. Оба идут с работы домой. Мишутка схватил отца за пиджак.

— Ты не сердишься на меня?

— Не сержусь.

— Тогда не сказывай мамке. Не говори, что я падал в колодец.

— А чего сказать-то тогда? Ты вон сырущий какой!

— Ты, как маленький. Всё-то надо тебя учить. Скажи, что я в лужу упал.

Отец погладил Мишутку по голове.

— Уж лучше скажу, что ты рыбу ловил. Не удочкой, правда, а носом. Эдак будет верней…

Мальчик доволен. Доволен шуткой отца. Доволен, что видит Никиту и маму. Доволен тёплым вечером и что видит крыльцо родимого дома, а на крыльце бабушек Анну и Александру и вертоватого Броньку. Все трое сидят в зелёном и пышном вьюнце, срывают мягкие шишечки хмеля.

Предвечерие. Усики света сквозь тучу. Теплынь. Пахнущий хмелем струящийся воздух. Лица самых родных, самых близких людей, которые вдруг оказались все вместе. Наливается сердце Мишуткино кроткой любовью. Он глядит и не может никак наглядеться на бабушек, братьев, отца и мать, на медленный ход вечереющих туч, на широкие тени домов, на обманчиво-мягкую гривку далёкого леса, за которым сторожко, как зверь, пробирается низкое солнце.

КУКУШЕЧКА НЕ ПОЕТ

От жары, от тяжёлой работы лето так уморилось, что охнуло на весь луг и, сладко зевая, завалилось на свежую кошенину. Отдыхает. Заботы отложены до утра. С высокого неба проверяюще-зоркой поглядкой смотрят на землю июльские звёзды. Что поделано за день? Много? Мало?

На озёрных, речных и болотных покосах стоят осанистые стога. Сколько их? Звёзды пытаются сосчитать. Однако не могут. Слишком много стогов. Хорошо сегодня работало лето.

Медленно и лениво поднимается лето с постели лугов. Взмахнуло лето правой рукой — зацокали по опушкам ранние клёстики и зарянки. Взмахнуло левой — побежал, обивая росу, травяной ветерок.

Работники лета — кто с вострёной косой, кто с граблями, кто с вилами — спешат прокладывать в травах прокосы, шевелить отсыревшие за ночь валки, навивать на остожья пласты шуршащего сена.

Никого не обделит лето работой. Даже малых ребят. По тропинкам, по бороздам, выбрав самый короткий путь, спешат к родителям девочки и парнишки. Квас несут, холодное молоко, пироги, овощную окрошку.

Полдень. Зной. Притихли тракторы и косилки. Примостился народ на отдых. Кто у речки. Кто меж кустов. Кто возле высокого стога. Мишутка лежит в тени крупнолистной берёзы. Рядом отец. Обмерив взглядом залитую солнцем пойму, сын с удивлением замечает:

— Как тихо, даже кукушечка не поёт.

— А она, — отвечает отец с улыбкой, — ячменным колосом подавилась. Теперь не услышишь её до другого лета…

Приглянулось Мишутке ходить с отцом. Сегодня с ним в лес, где у отца основная работа. Завтра в луга, куда отцу нельзя не идти, потому что рабочих рук не хватает в колхозе, отец же умеет косить, как никто. Многому Мишутка научился за это время. И загребать в копёшки ломкое, с запахом дягиля сено. И сбивать из жердин высокий стожар. И ездить с граблями на паре гнедых, подбирая вдоль поймы просохшее сено. Но больше всего по душе Мишутке, что научился ездить в ночное.