Посреди Вселенной

— Да так и узнал, — ответил отец, — что не заметил даве его под ёлкой. А какая ёлка без деда-мороза? Стыдно такую гостям показать.

— Из-за этого ты и велел её вынести в сени?

— Ладно, братья, не будем, — смущённо промолвил отец, — вы меня, вижу, малость перехитрили.

Улыбнулся Бронька.

— А потом мы такую же ёлку на улице смастерим. На длинных-предлинных шестах. Парни будут таскать её на верёвках, а она за ними летать.

— Летать, как взаправдашний самолёт! — добавил Мишутка. — То-то будет забавно! Да-а?

— Ну ещё бы! Ещё бы! — согласен отец. — Больно будет забавно. Особенно если на эту ёлку вас обоих и посадить. Непонятно только: кто оттудова будет снимать?

ПРОСУЖАНКО

С утра Мишутка был подрасстроен. Отец не взял с собой в лес, куда отправлялся, чтобы наметить деревья для рубки.

— Братанам можно, а мне нельзя!

— Братаны большие, а ты ещё недоростыш, — объяснил отец причину отказа. — Замёрзнешь, как воробей!

В глазах у Мишутки настойчивый вызов:

— Ничего не замёрзну! Я — тёплый!

Подошёл отец к сыну. Положил на голову с хохолком большую и круглую, как блюдо, ладонь.

— Ты кто у меня? Просужанко — послушный мужик, хозяйственный. А раз так, то слушайся бабушек. Вредничать коли не будешь, гостинец из лесу привезу.

Мишутка окинул насмешливым взглядом крутой, как яблоко, подбородок отца.

— Опять, поди-ко, еловую шишку?

— Нет, — сказал, подумав, отец. — Привезу я тебе сладостей.

— От кого? От зайчика, что ли?

— Нет, Михайлушко. Не от зайчика. От рябка привезу.

Дверь, дохнув коридорной стужей, пропустила отца на волю. Мишутка руки — в карманы. Заходил по избе как барин. Всё знакомо тут, всё своё. Вон ленивый кот Васька, выгнув спину бугром, о бабушкин валенок трётся — просит тёплого молока. Вон и русская печь, из которой в трубу золотой рекой проплывают искры, дым и огонь.

— Бабушка Аня, нельзя, — показывает пальцем на пламя, — нельзя его не пускать-то туда? А то сколько добра пропадает.

— Нельзя. Дымно будет. Глазки заест.

Вскоре Мишутке ходить по избе надоело. Стал одеваться.

— Куда-а?

Мишутка считал себя мальчиком хитрым и любил озадачивать бабушку взрослостью намерений.

— После скажу, как вернусь из поездки.

— На чём поедешь-то?

— Да на санках!

— Под машину не попади.

— А когда попадал?

На улице холодно. По крышам ползут седые волокна. Крик с заулка:

— Мишка! Ты с чунками? Айда на угор!

И вот с другом своим, круглощёким, крепеньким Саном, спешит Мишутка за огороды, где овраг, в котором, как полагают оба, наверное, прячутся зайцы.

— Поймать бы! — азартно мечтает Мишутка. — Во бы здорово было! Я бы выучил его разговаривать.

Сано рад поддержать:

— А я бы стал с ним бегать наперегонки. Взрослым буду, знаешь, как пригодится!

— Ты кем хочешь стать?

— Я — моряком, а может, ещё командиром.

— А я силачом!

— Как дядя Паша из Раменья?! — удивляется Сано. — Мне папка баял, что он чемпион. Подымает руками железо. Он, знаешь, всех, всех сильнее.

Мишутка с ним не согласен:

— Дядя Кондрат и его сильнее. Только ему недосуг подымать железо.

— Пошто?

— Пото, что он подымает колхозное поле.

— Ну, это враки! Поле нельзя поднять!

— Можно! Он трактором подымает. Было поле пустым, а поработает дядя Кондрат, станет хлебным-прехлебным, потому что на нём много вырастет колосков!

Друзья повздорили бы, пожалуй, если бы в этот момент не пришли на угор. Справа — изгородь, слева — сосняк, а впереди, на спуске сугробного лога, — стая кривых суковатых черёмух.

Скрипит под санками снег. Ветер в лицо. Сано сзади, за смолкшим дружком, глотая ветер, кричит:

— Не боязно, Мишка?

— Ну ладно… Я что… Я бояться-та вовсе не умею! А ты?

Вместе с санками по угору бежит, подпрыгивая и играя, озорной мальчишеский смех. От мороза носы у мальчиков раскраснелись. Хорошо кататься на санках! До потёмок бы не ушёл!

Ребята вспомнили о домах, когда саночки накренились, и оба, теряя шапки, полетели куда-то в сумёт. Мишутка кое-как вылез, взглянул на фуфайку и тут же из глаз просверкнули слёзы.

Сано усмешливо замечает:

— А ещё силач!

— Смотри! Из носу кровь! — объясняет Мишутка.

— Больно, что ли? — сочувствует Сано.

— Не… Куфайка-то новая! А уже обмарал!

Идут парнишки назад, к уютным избам Высокой Горки. Пахнет хвойной мукой, которую только что провезли на колхозную ферму. Вдоль заборов, носимые ветром, стелются белые перемёты.

Дома Мишутка мать застаёт. Она с фермы пришла и опять туда же уйти готова. Глаза у матери синие, смотрят ласково.

— Може, со мной пойдёшь? А, работничек? Пособишь хоть коров подоить?

Но Мишутка устал. От штанов и нового ватника стелется пар.

— Не, — отвечает, — я поем да на печку полезу.

И вот Мишутка на печке. Здесь тепло и просторно. От сушёных грибов, что висят на верёвке в двух узких чулках, пахнет берёзовым лесом. Перед тем как прилечь, предлагает Мишутка коту:

— Давай, Васька, в войну играть. Я — в русского, ты — в фашиста?

Но Васька в фашиста играть не желает. Да вскоре и сам-то Мишутка забыл о войне, с головой погрузившись в сладкий, радостный сон.