Постижение России. Взгляд социолога

Деятельность субъективно рациональна тогда, когда она имеет личный смысл для деятеля, что возможно, если деятель сам свободно определил ее цели и выбрал средства их достижения (технологию). Он может ошибаться в выборе средств и даже целей деятельности, поэтому при взгляде со стороны она может казаться (и даже объективно быть) нерациональной. Но в этом должен убедиться сам деятель на основе личного опыта. Иначе невозможен прогресс деятельности. Однако в ведении общины находилась не только земля, но и технология полевых работ. Отдельный крестьянин не мог свободно распоряжаться своим временем на протяжении года. Значительные объемы работ он должен был проводить не по своей воле и охоте (и чувству необходимости), а на основании решений мира, по приговору стариков – хранителей коллективной мудрости. Он не был свободен в своих решениях по хозяйству, а, значит, он не мог вести его вполне рационально в субъективном смысле.

Ограничение хозяйственной инициативы характерно и для германской средневековой марки, где была «исключена возможность того, чтобы отдельный человек предпринял нечто отличное от всей общины, – его действия принудительно определяются ею» [Вебер. 1923, с.21]. Но в германской марке земля издавна была разделена на отдельные участки – «гуфы», принадлежащие отдельным дворам [Вебер. 1923, с.19–20]. В ней в отличие от русского мира отсутствовали постоянные переделы земли. Поэтому немецкий крестьянин мог повышать культуру земледелия внутри участка, повышая плодородие земли. Периодические же переделы земли в русской общине были едва ли не главной причиной низкой сельскохозяйственной культуры, небрежного отношения к земле, о которой нет желания заботиться, поскольку она через несколько лет перейдет к другому хозяину [В.В. 1882, с.77; Кауфман. 1915, с.124].

Интересно отметить, что виднейший теоретик славянофильства А.С. Хомяков защищал общность хозяйственной деятельности на земле и считал существование общины правящей, но не хозяйственной «обманом, делом начатым, но не оконченным» [Хомяков. 1914, с.465]. По сути, это теоретическое обоснование колхозов – «хозяйственных общин».

Возникает, правда, вопрос: «Возможно ли существование рационального коллективного хозяйства»? Ответ может быть следующим: «Возможно, если в нем работник имеет возможность сделать свою деятельность субъективно рациональной. Для этого результаты общей работы должны иметь для него личный интерес, и он может вносить предложения по улучшению технологии, распределению прибыли и т.п.».

Хомяков справедливо полагал, что общинная собственность на землю не является недостатком сама по себе и не служит препятствием для совершенствования хлебопашества и развития хозяйства. Для достижения этих целей вполне достаточно продолжительное владение землей (как владеют английские фермеры, не являющиеся собственниками земли) [Хомяков. 1914, с.459]. Но он, вероятно, недооценил роль личной инициативы и самостоятельности в принятии хозяйственных решений мелким сельским хозяином для повышения культуры земледелия.

Эта недооценка отчасти оправдана тем, что в то время преимущества индивидуального крестьянского хозяйства (фермы, хутора) по сравнению с хозяйством крестьянина-общинника проявились недостаточно, поскольку оставался низким общий уровень энергетической оснащенности сельскохозяйственного труда. Вероятно, только появление двигателя внутреннего сгорания, электричества и энергонасыщенных машин позволило отказаться от лишних батраков, удешевить производство и превратить фермерское хозяйство в действительно товарное. Именно трактор позволил в годы первой мировой войны обеспечить в Англии необходимое количество сельскохозяйственной продукции, заменить мужчин женщинами на полевых работах, а в Соединенных Штатах резко снизить стоимость обработки почвы и иных работ [Форд. 1989, с.157–162].

Видимо, из-за того же низкого энергетического уровня крестьянского хозяйства в то время не смог увидеть преимуществ индивидуального крестьянского хозяйства в Европе по сравнению с русским Н.Я. Данилевский. Напротив, он считал крестьянский надел в общине гарантом «непоколебимой устойчивости» русского общественного строя и залогом консервативности именно тех общественных классов, «которые угрожают в Европе переворотами» [Данилевский. 1995, с.417]. Но теперь-то хорошо известно, как недолго сохранялась политическая инертность русского крестьянства, без активной поддержки которого революция, подготовляемая большевиками, была бы невозможна.