Постижение России. Взгляд социолога

В системе неразвитых рыночных отношений, характерных для общины, иного было бы трудно ожидать. Ведь даже функционирование полноценного рынка не сразу и не автоматически вводит в общественный дух богатство в качестве уважаемой ценности. По крайней мере, в том случае, если оно приобретается путем целенаправленной деятельности («грязного торгашества»), а не через фарт, удачу или если не «берется с копья». Иначе трудно объяснить тот факт, что «погоня за барышом … в центре капиталистического развития той эпохи, во Флоренции ХIУ и ХУ веков, этом рынке денег и капиталов чуть ли не для всего мира, казалась весьма сомнительной или … лишь терпимой» [Вебер. 1928, с.64].

Богатство как ценность, достойная целенаправленной деятельности, принимается обществом значительно позднее, по мере формирования и развития в Европе рыночной цивилизации. Как отмечал С.Н. Булгаков, «наше время понимает, чувствует мир как хозяйство, а мощь человека как богатство… В противоположность добровольному или насильственному аскетизму францисканско-буддийских эпох истории, презиравших богатство, наша эпоха любит богатство – не деньги, а именно богатство – верит в богатство, верит даже больше, чем в человеческую личность…» [Булгаков. 1990, с.8].

В средние века идеологи христианства высказывали идеи, которые приветствовались бы в русской общине. Так, по определению Фомы Аквинского, «корыстолюбие есть грех, в силу которого человек стремится приобрести или сохранить больше богатства, чем ему необходимо». А нищета рассматривалась не как вынужденное состояние, из которого желательно было бы выбраться, но в известной степени была добровольным самоотречением и отказом от мирских дел. Поэтому церковь не препятствовала принять обет нищенства всем тем, кто стремился к нему из смирения и общей пользы, а не из корысти или лени [Гуревич. 1972, с.222].

Как можно заметить из сказанного, в фундаменте русской общины нет ценностей, свойственных рыночной (западной) цивилизации и связанных с развитием и совершенствованием объективно необходимой материальной деятельности, то есть мастерства, богатства, хозяйства. И это не случайно. Их отсутствие как раз и связано с наличием уже упомянутых ценностей.

Так уж вышло, что русские крестьяне пытались устроить свою жизнь на основе высших ценностей (человек, общество) и такой инструментальной ценности, как справедливость. Вообще говоря, это крайне важные ценности. Их всегда нужно иметь в виду в качестве ограничителей свободной хозяйственной деятельности. И для всего человечества неплохо (по крайней мере, как полезный эксперимент), если какая-то его часть пытается жить на их основе. Однако ни российские крестьяне, ни Россия не получили выгод развития из-за стремления крестьян устроить жизнь в соответствии с ними, поскольку ограничивалось влияние других модусов социальной значимости, стимулирующих развитие деятельности. Особенно тяжкие и далеко идущие последствия имело применение к хозяйственной практике инструментальной ценности «справедливость».

Дело в том, что в качестве субъектов социального развития в рыночном обществе выступают не люди, а хозяйства, внутри которых развивается деятельность. Рынок отбирает продукцию не отдельных людей, а хозяйств (хотя бы эти хозяйства и велись одним человеком). Выживают или не выживают в рыночной экономике не люди как таковые, а хозяйства. Поэтому справедливость общины по отношению к людям превращалась в тормоз по отношению к тем хозяйствам в ней, которые имели тенденцию к превращению в хозяйства рыночного типа.

Община более или менее отвечала требованиям времени, пока рыночные отношения были слабо развиты и крестьянское хозяйство в основе оставалось натуральным. Но уже и тогда ее крупным недостатком было то, что она тормозила развитие рационального индивидуального хозяйства (то есть ведущегося с экономией всех ресурсов, в первую очередь, рабочего времени). Нерациональным оно было и в более широком смысле. Ибо сама деятельность по ведению хозяйства была не вполне рациональной с точки зрения субъекта деятельности: она не была субъективно рациональной.