Если говорить об элитах
, то, как и в феодальную эпоху, их формальным отношениям была присуща большая степень неформальности. Как объясняет Алена Леденёва, в СССР «личные связи стали частью институционального порядка, они индивидуализировали и поддерживали власть. ‹…› В советское время устные и личные приказы были гораздо важнее и исполнялись намного более строго, чем письменные указы и распоряжения ‹…›. Примат неформальных устных приказов и неофициальных договоренностей отражал слабость законов, [а также] кулуарную секретность и недоверие»[136]. Однако следует отметить, что эти неформальные отношения формировались внутри формальной сети, то есть между официальными членами номенклатуры и в соответствии с бюрократической иерархией партии. При изучении партийных конфликтов и различий в уровне власти между теми, кто формально находится на властных позициях одинакового уровня, классическая «советология» не может игнорировать тот факт, что само наличие неформальной власти возможно только внутри формальной партийной структуры, поскольку, не будучи членом политического комитета, никто не может осуществлять реальную власть и влиять на принятие решений[137].•
Так, трансформация феодальных патронально-клиентарных отношений в бюрократические показывает, как коммунисты, утверждавшие, что положили конец феодализму, сами опирались на феодальные традиции. В царские времена в Табеле о рангах, учрежденном Петром Великим в 1722 году[139]
, было установлено два типа дворянства: потомственное и личное. Личное дворянство находилось в более низком положении по отношению к потомственному, поскольку у первых не было права иметь поместье и крепостных, а их дети не могли наследовать дворянский титул (так как оно не было наследственным)[140]. В целом коммунистический режим продолжил логику Табеля о рангах, но главное отличие заключалось в том, что упразднение частной собственности положило конец потомственному дворянству. В то же время появилось новое личное дворянство, также без права накапливать богатство и передавать наследникам свое положение в виде членства в номенклатуре.На протяжении всей книги мы подробно описываем институциональные последствия
коммунизма[141]. На этом этапе мы можем в общих чертах представить их следующим образом:•
Хотя ни одна из коммунистических диктатур не имела полной монополии на собственность, доля государственного сектора была чрезвычайно высока во всех коммунистических странах. В 1970-х и 1980-х годах она составляла 99,7 % в Болгарии, 97 % в Чехословакии, 96 % в Советском Союзе, 95,5 % в Румынии, 83,4 % в Польше и 77,6 % в Китае[143]
. Эти данные свидетельствуют о сходстве стран, находящихся по разные стороны цивилизационных границ, а не об их различиях, что говорит об унифицирующей природе «политического колпака» однопартийной диктатуры и государственной собственности, который «примерили на себя» страны из разных цивилизаций.