Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 2

Культура семейных обязательств[137] связана с тем фактом, что до появления государства всеобщего благоденствия основными поставщиками этого благоденствия были семьи, а также «сети социальной защиты». Члены семьи помогали друг другу сводить концы с концами, и, по сути, богатство семьи рассматривалось как общая собственность, которая должна быть распределена между членами более или менее равным и справедливым образом[138]. Дружба могла выполнять аналогичную функцию, особенно когда между друзьями наблюдалось существенное неравенство в плане их уровня благосостояния, и один помогал другому. Пользуясь терминологией классического исследования Джереми Буассевейна, мы называем такие формы дружбы патронажем (patronage), который следует отличать от патронализма и патронально-клиентарных отношений, рассматриваемые в предыдущих частях нашей книги. Разница заключается в том, что, хотя патронаж – это асимметричные отношения, в которых «характер обмениваемых услуг может значительно варьироваться»[139], это также и (1) отношения, в которых обе стороны являются друзьями и добровольно устанавливают сильные связи, следовательно, не только (2) условный «патрон» вправе решать, оказывать ли помощь условному «клиенту», который является главным бенефициаром этих отношений, но и (3) «клиент» может отказаться от предложения «патрона». Напротив, патронально-клиентарные связи в патрональных сетях представляют собой (1) принудительные отношения, в которых (2) патрон является главным бенефициаром, а (3) клиент не вправе отклонять «предложения» (приказы) патрона. В общем, можно сказать, что патронаж и патронализм отличаются друг от друга с точки зрения позиций власти: в патронаже более богатый друг помогает, но не господствует, тогда как патрон в патрональной сети руководит ею и выбирает, помогать или нет.

По мере модернизации общества и создания все большего числа безличных и профессиональных институтов государственной бюрократии возникает несоответствие между культурой дискреционности, которая проявляется в традиционных социальных институтах семьи, дружбы, патронажа и патронализма, и недавно появившейся культурой нормативности. Как отмечает Хантингтон, коррупция «в модернизирующемся обществе отчасти есть не только результат отклонения поведения от принятых норм, сколько отклонение норм от установившихся форм поведения [: ] согласно традиционным понятиям многих обществ, чиновник обязан награждать членов своей семьи и давать им работу»[140]. На Западе, где модернизация, а также разделение сфер социального действия протекали на протяжении многих веков, институциональные изменения шли достаточно медленно, чтобы культурные изменения могли за ними поспевать. Проще говоря, этика могла развиваться рука об руку с законностью. Следуя за традиционными нормами, дискреционность постепенно утратила свою социальную легитимность, а система взаимного обмена услугами внутри семьи в рамках публичной сферы претерпела переоценку и стала восприниматься как безнравственное и незаконное злоупотребление своим положением[141]. Однако в странах, где социальные изменения происходили быстрее, разрыв между этикой и законностью был больше, чем при медленных и постепенных изменениях, а у этики не было достаточно времени или стремлений принять чужеродные практики, приспособленные к существующим структурам.