Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 2

Приватизация имела ключевое значение для создания класса собственников, а также установления господства частной собственности, что является одной из предпосылок для создания рыночной экономики западного типа. Однако приватизация и образовавшаяся капиталистическая среда не только не способствовали разделению экономической и политической сфер, но и не обладали в глазах общественности необходимой легитимностью. Во-первых, люди, как правило, воспринимали приватизацию как грабеж, то есть видели в ней схему, при помощи которой номенклатура либо люди с правильными связями завладели государственной собственностью в обмен на ничтожные суммы, скопив таким образом огромные состояния и «при свете дня воруя богатство, принадлежащее всей нации»[238]. Так, в России слово «прихватизация» стало ключевым в соответствующем политическом дискурсе[239]. Во-вторых, из-за отсутствия у людей на внутреннем рынке личных сбережений новыми собственниками чаще всего становились иностранцы, у которых был капитал и которые начинали свой бизнес с покупки предприятий или увеличения их капиталов. Как правило, это касалось многонациональных корпораций, особенно в странах Центральной и Восточной Европы. Этот процесс можно легко расценить как «распродажу» страны иностранцам, а приватизаторов – как «слуг международного капитала». Наконец, приватизация и крах коммунистической системы имели серьезные косвенные последствия для посткоммунистических обществ. Для тех, кого непосредственно затронула безработица или кто после смены режима испытывал перед ней страх, сталкиваясь с негативными последствиями растущего социального неравенства, необходимость перераспределения богатства могла возникать снова и снова, поскольку собственность, полученная через «коллективную жертву», досталась в итоге «коммунякам» и «иностранным транснациональным корпорациям». Данные, собранные Тимоти Фраем и его коллегами в 2006 году, подтверждают эту точку зрения. Рассчитав средневзвешенные значения для населения трех исторических регионов, они получили следующие данные: только 18 % в православном регионе и 17 % – в исламском высказали мнение, что структура собственности, созданная в результате приватизации, не требует изменений. Для западно-христианского региона эта цифра также составила лишь 20 %. В противоположность этому, доля тех, кто выступал за повторную национализацию ранее приватизированной собственности и последующем сохранении ее в руках государства, составляла 22 % в западно-христианском регионе, 34 % – в православном и 48 % – в исламском[240].