Постмодернизм. Взгляд изнутри

Мотив «мне страшно…», который хореограф заимствует из квартета I акта оперы Чайковского, переосмыслен как основной для человечества в эпоху глобализации. Потому романтичен не столько сюжет, сколько сам «способ письма». Уже готовый кусок, придуманный накануне, по свидетельству ассистента Пети, пересочинялся заново на утренней репетиции, ибо момент хореографической импровизации был важен для творческого метода балетмейстера. Подобно текучей фиксации мгновения на холстах Пикассо, когда в изображенной позе читаются фазы предшествующего и будущего движения, в окончательном варианте (т. е. во время спектакля) мерцает и просвечивает все многообразие предварительных хореографических «набросков», делая форму еще более динамичной, усиливая экспрессию образа. Метаморфозой любви у Пети становится тема насилия, столкновения мира обыденных радостей маленького человека и судьбы, рока, сил сверхъестественных, играющих и человеком, и его страстями, и его жизнью. Эти крайние полюсы олицетворены Германом и Графиней. Они – символы жизни-процветания и смерти-небытия. Их конфликт по остроте, мощи напряжения подобен античной трагедии. Пети разрушает эстетику XIX века, эстетику романтического балетного амплуа. Образ танцующей Графини своей значительностью превосходит все созданное до него в балетном репертуаре.

Хореография Пети столь же романтична, сколь романтична сама идея спектакля. Пети синтезирует созданное до него, соединяет достижения классической балетной школы с более острой пластикой постмодерна, где изломанность линий, утонченность и вместе с тем мощная экспрессия танцевальных па, поддержек, пробежек, прыжков… В контексте резкости пластического рисунка ролей главных персонажей характерна модификация образа Лизы и его пластическое решение. Окутанная белой дымкой струящихся тканей, она является в сцене бала мимолетным «видением чистой красоты», призрачным идеалом вечной женственности, романтичной и далекой возлюбленной, метафорой того, с чего начинался в целом музыкальный романтизм. И это краткое «порхание» лишний раз подчеркивает иллюзорность романтических видений в эпоху жесткого прагматизма информационных паутин, искусственного интеллекта, страшных техногенных катастроф.

«БИБЛЕЙСКИЕ СЮЖЕТЫ» БРУСИЛОВСКОГО И «СИМВОЛЫ» ШНИТКЕ: ПЕРЕСЕЧЕНИЕ МИРОВ

Мотивы барокко оказали сильнейшее влияние на искусство «технократического» ХХ века, где высочайшие прорывы научного знания сочетаются с глубоким проникновением в область иррационального, где жизнь «потусторонняя», жизнь духа, божественные проявления, темы судьбы, рока – живейшие источники вдохновения и ученых (вспомним Эйнштейна), и художников. Постмодернизм особенно широко использовал опыт предшествующего времени. Не будучи ориентирован на какой-то определенный, подобно классицизму, стиль, но охотно ассимилирующий различные тенденции, он нашел наиболее близкими себе странную причудливость, ведущую к деформации и усложнению формы, пышную декоративность и динамизм, особую утонченность переживания, образную перенасыщенность.

Среди мастеров последней трети ХХ века, выразивших вполне его трагические коллизии, художник Миша Брусиловский и композитор Альфред Шнитке. Оба принадлежат отечественной культуре, но быстро преодолели границы «явления локального». Оба из поколения «шестидесятников», с обостренной совестливостью воспринимающего происходящее. Оба тяготеют к большим пространственным композициям, позволяющим выразить значительные философские идеи. В методе творчества оба избирают полистилистику как наиболее адекватный способ передачи многослойности и многозначности окружающего мира и человека в нем: «…Чем больше “культурных слоев” в музыке, тем она тоньше» (А. Шнитке). Как и в композициях Шнитке, в живописи Брусиловского смешиваются различные манеры и техники, синтезируя индивидуальный стиль художника. Для обоих Библия – мера вещей, осмысление в аллегориях прошлого деяний сегодняшних, источник разрешения вечных проблем бытия. Отсюда напряженность внутренней жизни художественного целого, информационная уплотненность каждой детали сочинения, требующая от восприятия сложной духовной работы, когда созданное воображением скорее прорыв в будущее, чем дань настоящему. Для обоих актуальна проблема соединения «того» и «этого» миров, как соотношение ratio – 'emotion в процессе творчества.